— Ты умеешь разговаривать? — без особого удивления осведомился Кратов.
— Мы разные, — сказал ушастый. — Есть глупые. Есть молодые. — Наконец, у него обнаружилась передняя лапа, маленькая и пухлая, как у младенца. Он слабым движением указал ею на собаку Баскервилей. — Есть те, что хорошо думает. Почти все. Только я умею говорить… как ты.
— Маленькие — это значит, дети?
— Дети?.. — Бионт выглядел растерянным. — Не знаю. Маленькие есть маленькие. — Он с ощутимым усилием поискал синонимы. — Невысокие.
— Вы прячетесь здесь от маленьких?
— Да, прячемся. Здесь… Мы должны были умереть. Я слышал, маленький говорил. Май… — Рот страдальчески искосился. — Майрон… Да, я помню. Он говорил: не получились. Должны умереть. Жалко. Пусть лучше уйдут. Другая программа.
— Что такое «другая программа»? — напрягая потрескивающие от жара мозги, спросил Кратов.
Ушастый осторожно, словно опасаясь, что шея не выдержит, помотал головой.
— Нет, не знаю. Майрон сказал… он знает.
— И вы ушли в лес, чтобы никто не мог вас найти?
— Да, мы спрятались. Мы не получились. Никто не должен нас видеть. Но нас нашли.
— Это я вас нашел? Ты обо мне говоришь?
— Да, о тебе. И еще…
— Ты давно здесь?
— Да, я давно. Есть еще давнее… дольше. Есть другие… другие… — бионт замолчал, мучительно подыскивая подходящее слово.
— Те, что пришли недавно?
— Да, недавно. И придут еще… прятаться от маленьких. Маленькие опасны.
— Вы прячетесь здесь, потому что боитесь детей?!
— Да, боимся. Нельзя, чтобы нас видели маленькие.
Кратов не выдержал и сполз с бревна на прохладную землю. Ему было совсем плохо. И не всему причиной был ядовитый укус.
«Удивительный разговор, — неожиданно подумал он и даже нашел силы усмехнуться. — Два собеседника, равных по коммуникационным потенциям. Загибающийся от отравы ксенолог с явным перегревом мозга. И больной говорящий зверь, которому неоткуда было черпать словарный запас…»
— Ты высокий, — сказал ушастый. — Маленькие опасны всегда. Высокие опасны, или не опасны… не знаю. И тот, первый, не знает. Знает только про себя, что не опасен. Но все равно, лучше спрятаться… Теперь нас нашел ты. Ты очень высокий. Почти как Кинг-Конг. Наверное, это значит, что ты совсем не опасен. Или не так? — спросил он, смятенно трепеща ушами. — Что теперь будет? Мы умрем?
— Незачем вам умирать, — сказал Кратов. Он чувствовал перемены в своем состоянии. Жар быстро отступал, и начинался озноб. В общем, ничего хорошего. — Никому не надо умирать. И мне тоже… Все должны жить. Все, кто появился на свет божий, имеют право на жизнь. Никто вам этого не говорил? Ни Майрон… ни учитель Тонг?
— Жить плохо, — горестно сказал бионт. — Наверное, лучше умереть. Но мы не умеем… сами.
— Я знаю, что вам плохо, — стуча зубами, пробормотал Кратов. — Я вас прекрасно понимаю. Вы больны… как и я… это был не мандариновый полоз. Но теперь все изменится. Дайте мне только выбраться отсюда.
Он постарался встать, шаря рукой вокруг себя в поисках опоры. Ладонь вместо травы уперлась в мохнатый собачий череп. Пес издал слабый горловой рык, но не пошевелился. Ушастый наблюдал за происходящим, не делая попыток прийти на помощь. В его выпученных глазах читалось сочувствие. Кратову все же удалось подняться и закрепиться вертикально.
— Угу, я высокий, — сказал он с иронической гордостью. — И я ни капли не опасен. Даже наоборот… — Какая-то шальная мыслишка пыталась пробиться сквозь подступающую пелену беспамятства. — И тот, первый, не опасен. Стало быть, я второй?
Бионт качнулся вперед всем телом — голова перетянула, и он едва сумел восстановить равновесие.
— Да, ты второй, — подтвердил ушастый.
— А этот… первый… еще здесь?
— Да, здесь.
— Верно, я — Второй, — сказал Кратов. — Только вот он никакой не первый, а Третий. Третий навигатор погибшего корабля… Приведите его ко мне. У меня нет сил, я нуждаюсь в помощи настоящего, высокого человека. Я могу умереть, и тогда вам никто не поможет.
— Он не хочет, — промолвил бионт. — Он похож на нас. Другая программа.
— И слышать не желаю, — выдавил Кратов. — Приведите силой… уговорите… сделайте что-нибудь. Никаких смертей… никаких программ, только уговоры. Эпоха всеобщих уговоров. Вы уговорите его. Я уговорю высоких и маленьких. — Он снова нахмурился, пытаясь разогнать разбегающиеся мысли по местам, как укротитель дрессированных зверей по тумбам. — Кстати, о маленьких… Я ведь здесь не просто так. Я ищу маленькую девочку. Хотя она только зовется маленькой… а на самом деле давно уже взрослая сеньорита…
— Да, знаю, — с охотой откликнулся бионт. — Эпоха уговоров. Высокая маленькая потеряла одного из нас. А теперь нашла. Высокая маленькая уговаривает его идти с ней. Он не хочет, боится. А она уговаривает и не хочет уходить без него.
— Милая, добрая девочка Рисса… — бормотал Кратов, заваливаясь на бок. — Хоть кто-то на этом острове умеет быть добрым…
Его подхватили, не дали упасть. Не имея сил открыть глаза, он послушно оперся о чье-то плечо (невидимый спаситель закряхтел под его тяжестью, но сдюжил), затем обхватил здоровой рукой больную и бережно прижал к груди.
— А теперь потихонечку отсюда… — попросил Кратов. — Конечно, лучше всего вызвать сюда гравитр… но бедные зверушки перепугаются…
— Ты сможешь идти, Второй? — услышал он глухой, почти незнакомый голос.
— Вряд ли…
Это была ложь. Он мог идти, навалившись на подставленное плечо. Мог открыть глаза и согнать страдальческую гримасу с лица. Разумеется, ему было плохо.
Он хотел, чтобы Стас Ертаулов думал, будто бы его старый друг умирает.
Оттого-то ему было еще и стыдно.
Плохо и стыдно. И то и другое — не слишком.
— Дотащите меня до опушки, — сказал он. — И позовите на помощь по моему браслету. И пускай никто не боится высоких. А уж они не дадут вас в обиду маленьким.
С шумным сопением подковылял Кинг-Конг, подставил широкую, как кровать, волосатую спину. От него разило растительной гнилью и застарелым звериным дерьмом. «Ты не виноват, дружище…» — проронил Кратов, всползая могучей обезьянище на закорки… Ему сразу же вспомнился стихотворец Бубб с планеты Церус I. Того и жди — внезапно и не совсем к месту вдруг позвучат самые варварские «танка», что когда-либо сочинялись под сводами Галактики.
Но Кинг-Конг молчал и только сопел, да еще урчал необъятным брюхом… Кратова покачивало, как в лодке. Он приоткрыл один глаз — рядом неуклюже трусил Годзилла, чуть поодаль трюхал, вывалив язык едва не до земли, баскервильский пес, да еще мелькала между стволов чья-то тень.
— А где этот… с ушами?