— Расскажи это туарегам в Сахаре, — усмехнулся Кратов. — Ну, а что же в-третьих?
— Ты очень нежный, — сказала Идменк. — Ты обращаешься со мной так, будто я — цветок ветролетки, который лишается своего убранства от самого легкого дыхания. У вас есть похожее растение, одуванчик, но ветролетка намного краше и уязвимее. Ветролетке нельзя иначе, она растет в старых подземных выработках, где нет сильного тока воздуха, а ведь ей нужно разбрасывать семена… Ты словно боишься повредить мне неосторожным жестом, словом, взглядом. На самом деле я не такая хрупкая, как кажусь, но… мне приятно ощущать себя такой.
— Уж каким только, но нежным никто еще меня не называл… — пробормотал Кратов.
— Пускай это будет мой подарок тебе на память.
— Спасибо… — Кратов попытался согнать с лица глупую счастливую улыбку. «Сказано же: сдержанный и серьезный…» — Какие у тебя еще нечаянные подарки для меня?
— О, этого сколько угодно! — успокоила его Идменк. — Я даже не уверена, что все они тебе понравятся. Меня не так много, как тебя, но, как всякая юффиэй, я тоже полна неожиданностей. Например, тебе нужно знать, что я… как это говорят у людей… мадам… леди… мужняя жена.
На сей раз Кратову без труда удалось избавиться от улыбки блаженства.
— То есть я, получается, участвую в адюльтере? — спросил он.
— Что такое «адюльтер»?
— То, чем мы сейчас занимаемся. Ты — неверная жена, а я — осквернитель супружеской чести…
— Я слышала, что среди людей эти понятия довольно расплывчаты.
— Ты совершенно права, но до полной сексуальной свободы мы еще не созрели, и посягать на чужую жену все еще считается нехорошим поступком. Особенно, когда законный супруг об этом не знает… Кстати, где твой супруг?
— Здесь, в Тритое.
— Час от часу не легче! Мне нужно быть готовым в любой момент собрать свои тряпки и сигануть в окно! И когда же он возвращается?
— Не он, — сказала Идменк. — А я. Мой муж сейчас трудится, и будет трудиться до рассвета. Потом он вернется в свой номер и найдет меня там. Это я должна буду собрать свои одежды и бегом лететь через весь город, на проспект Буканеров, чтобы оказаться в нашем семейном гнезде к его приходу.
— Про «Хилтон-Стар» он не знает?
— Разумеется, нет.
— А если узнает?
— Наверное, убьет меня.
— Убьет?!
— Ну, не тебя же ему убивать. Ты — посторонний, не наш. Ты вне наших законов и традиций. Откуда тебе знать, что у нас во всем бывает виновата жена?
— И ему это простят?
— Ему — простят. Мне — нет.
— Но разве у вас женщины не выбирают?
— У нас — нет.
— А тебе, наверное, хочется выбирать?
— Я думаю над этим. Я экспериментирую. Тебя же я выбрала…
— Ну, не совсем. Все же, это именно я вызвался проводить тебя в ту жуткую непогодь.
— Я могла отказаться, — неуверенно произнесла Идменк. Помолчав, она призналась: — Хотя, пожалуй, не могла. Было темно, холодно и страшно.
— Послушай, если ты хочешь выбирать… научиться выбирать, тебе следует побывать на Земле.
— А как же мой муж?
— Наверное, тебе придется убежать от него, — сказал Кратов.
Идменк окинула его слегка рассеянным взглядом.
— Я думаю над этим, — наконец сказала она.
Они надолго замолчали. Пальчики Идменк, словно живые ледышки— сосульки, блуждали по его телу как бы сами по себе. Ощущение было немыслимо приятным. Хотелось откинуться, расслабиться, растечься по ложу, как медуза, ни о чем не думать, а просто лежать с закрытыми глазами и твердить про себя, как заклинание: «Только не уходи… не уходи…» Надеяться, что это невероятное блаженство никогда не закончится. И точно знать, что оно неминуемо закончится, и очень скоро. А когда-нибудь закончится навсегда.
«Я не хочу терять эту женщину», — внезапно родилась в нем простая и болезненно отчетливая мысль. Быть может, впервые за многие годы. «Я не хочу ее терять», — повторил он, будто проверяя себя.
Это была правда.
«Не отнимайте у меня эту женщину».
— Что? — переспросила Идменк.
Кажется, он произнес последнюю фразу вслух.
— Я не хочу тебя никому отдавать, — сказал он, обнимая ее со всей силой, какую только мог себе позволить употребить.
— Мне говорили, что земные мужчины эгоисты, — проворчала Идменк. — Я никуда от тебя не уйду еще долгих… полчаса.
Ее любопытные пальцы коснулись его кожи чуть ниже левой лопатки.
— Зачем тебе это? — осведомилась она.
— Что — это? — не понял Кратов.
— Ты — как гористый континент, со своими кряжами, перевалами и ущельями. И даже рудными залежами. Ты полон тайн. Зачем тебе металлический осколок под кожей? Это след какого-то тяжелого боевого ранения?
— Металлический осколок?! О чем ты говоришь?.. Идменк хихикнула.
— Мы так и будем беседовать одними вопросами? — Она увидела выражение кратовского лица и объяснила: — У тебя под кожей, возможно — прямо в мышечной ткани, небольшой кусочек инородного вещества. Крохотная бляшка, меньше половины ногтя моего мизинца, — Идменк показала, какого размера эта бляшка, а Кратов тупо проследовал взглядом за ее пальцами. — И эта штуковинка содержит металл, хотя и в очень незначительном количестве.
— Как ты узнала? — не сдержал очередного вопроса Кратов.
— Мы, юфманги, обладаем обостренной кожной чувствительностью ко всякого рода скрытым примесям, — терпеливо сказала Идменк. — А в особенности к металлам. Мы же гномы, нам положено чуять рудные залежи на сто саженей под ногами.
— Во мне не должно быть никаких рудных залежей, — озадаченно проговорил Кратов.
— Прости, я тебя расстроила, — сказала Идменк. — Похоже, ты полон тайн даже для самого себя…
Кратов закинул руку за спину и попытался нащупать инородное тело. Идменк бережно взяла его ладонь и подвела к нужному участку кожи.
— Вот здесь, — сказала она.
Наощупь ничего не чувствовалось.
— Ты не ошиблась?
Идменк надменно вздернула точеный носик. Кратов тихонько выругался страшным плоддерским ругательством.
— Что такое «иоп фашумат»? — спросила Идменк с невинным любопытством.
— Э-э… не вздумай это где-нибудь повторить, — поспешно сказал Кратов и потянулся за видеобраслетом.
В перерыве между раундами, пока второй секундант, молчаливый мулат Доминик, разминал Кратову онемевшие плечи и шею, Ахонга склонился к его уху и тихонько спросил: