Временами во весь экран возникали перекошенные ненавистью рожи, изрыгавшие невнятные команды пополам с чудовищной руганью. За одну-две минуты Кратов удесятерил свой запас ненормативной эхайнской лексики, по сравнению с которой уже привычный «драд-двегорш» казался щебетанием светской барышни. В кого-то наконец попали, причем последствия были самыми ужасными — грудь пораженного не красилась аккуратным отверстием с оплавленными краями, как следовало бы ожидать, а взорвалась кровавыми брызгами и едва ли не вывернулась наизнанку! Кратов сглотнул, отгоняя тошноту. Он должен был признать, что при всей своей мерзости это зрелище не лишено было некой варварской эстетики!
Внизу экрана ожила и заплясала полоска вычурного текста, который на сей раз был вполне разборчив. Зрителю предлагалось быть у своего терминала завтра об эту же пору с тем, чтобы насладиться продолжением приключенческого сериала «Векхешу — векхешья смерть». Затем его, зрителя, попросили за призовое вознаграждение угадать, будет ли смертельно ранен этой ночью некий Агсахах Скотина или же нет.
А в левом верхнем углу экрана болтался знакомый уже значок: воздушный шарик, проткнутый двумя стрелками.
Кратов внезапно ощутил себя таким же шариком, который неласково проткнули и выпустили весь воздух.
Улица, освещаемая сполохами перестрелки, свернулась в тугой узел и сгинула, а на ее место явилась объемная карта местности, по которой двигались крохотные фигурки, а кое-где поднимались аккуратные столбики черного дыма. Проступившее сквозь картину женское лицо с озабоченным выражением выпалило скороговоркой несколько фраз, а возникший из ничего указующий перст сопроводил ее слова тычками в различные возвышенности и скопления игрушечных домиков, которые сразу же занялись язычками пламени. В этой словесной трескотне с трудом угадывались знакомые слова: «Гверн… мятежники… танковая атака… огромные потери… нет повода для паники…»
Без какого-либо перехода информационная врезка пропала, и неутомимые труженики «Векхешьей смерти» продолжили любимое занятие.
Кратов выключил терминал.
Несколько минут он молча сидел в полной темноте, собираясь с мыслями.
Он только что сделал два неприятных открытия.
Во-первых, та видеозапись, что подсунули ему Агбайаби и Понтефракт в качестве наглядной демонстрации Суда справедливости и силы, была фрагментом какого-то игрового сериала. О чем свидетельствовали значок в левом верхнем углу экрана и текстовая реклама в виде бегущей строки.
Отсюда следовало, что многие, если не почти все представления об эхайнском менталитете зиждились на их развлекательной субкультуре для невзыскательного потребителя.
Отсюда следовало, что свирепость и кровожадность эхайнов были здорово и, хотелось надеяться, неумышленно преувеличены.
Отсюда следовало также, что в подготовке носовской агентуры для засылки в Эхайнор были допущены фатальные просчеты.
И, во-вторых, что т'гард Лихлэбр, дабы избегнуть наказания за какие-то неясные Кратову прегрешения перед властвующим двором, сначала похитил Озму в надежде спровоцировать военную операцию Федерации против своего сюзерена. А когда это не удалось, поднял вооруженный мятеж.
Обычное для Эхайнора дело. «Кто же был вашим противником, геургут?» — «Был бы полководец, а противник найдется…»
— Вы удивлены? — строго спросила Авлур Этхозш Эограпп, супер-женщина и супер-директор, иначе — геобкихф Департамента внешней разведки (правда, всего лишь второй).
Она была облачена во все ту же бесформенную пелерину (униформа женского персонала спецслужб?), но сейчас от нее пахло чем-то вроде только что приготовленного салата из огурцов. Возможно даже, со свежей редиской и укропом…
— Удивлен, — согласился Кратов, про себя исходя желудочным соком. — С того момента, как я очутился в Эхайноре, я только и делаю, что удивляюсь. Но вы, янтайрн, очевидно, имели в виду вполне определенный контекст, не так ли?
— Именно так. Я имела в виду: не удивило ли вас мое приглашение прогуляться по Садам Равновесия.
— И это — в том числе…
Они находились в очень странном месте.
Это было закрытое помещение, напоминавшее гигантский стеклянный пузырь, чьи стены являли собой мозаику из фрагментов разной величины и всех цветов радуги. Проникавший снаружи насыщенный желтый свет преломлялся и рассеивался самым фантастическим образом. Уже одно это превращало окружающее в камеру чудес, а тех, кто в ней находился — в ее странные экспонаты. Но, вдобавок ко всему, сверху, сбоку, прямо из крупного галечника, которым с выдумкой и неким скрытым смыслом выложены были полы, то есть — отовсюду, тянулись и причудливо сплетались в сияющее облако бесконечно долгие стебли, усы и плети. Словно принадлежавшие непомерно разросшейся гигантской омеле, они целиком состояли из таких же разнокалиберных осколков полупрозрачного стекла, где отшлифованных, а где и опасно изостренных, и даже зазубренных. Так что тем, кто неспешно прогуливался извилистыми тропинками, присыпанными тяжелым песком цвета охры, приходилось пребывать в состоянии полного внимания с тем, чтобы ненароком не пораниться о случайно спустившийся к самому лицу побег. Побеги эти трепетали в потоках прохладного воздуха и временами издавали едва слышный мелодичный перезвон. «Озму бы сюда, — подумал Кратов. — Уж она наверняка уловила бы в этом скрытую мелодию и мигом приручила бы ее своим голосом… Если это — дело рук эхайнских, я могу лишь снять перед неизвестным мастером шляпу. А если что-то живое, то даже знать не хочу, чем его подкармливают».
— В каждом эхайнском доме есть свой Сад Равновесия, — сказала Эограпп. — У нас нет религии в вашем понимании. Мы верим в то, что эхайном могут овладеть демоны — хотя, в зависимости от образованности, вкладываем в это понятие разное содержание. Мы верим, что на эхайна может снизойти благодать небес. Наша религия проста: между темной и светлой сторонами души должно быть соблюдено равновесие. Если возобладает темная сторона, эхайн окажется во власти буйных страстей, и тогда рано или поздно демоны увлекут его за собой. Если одержит верх светлая сторона — такой эхайн не сможет защищать свою честь и свой род, он будет слишком рефлексивен для этого. Прежде, во времена жестокие и смутные, равновесие не соблюдалось. Эхайны готовы были истребить самих себя. Теперь мы живем в постоянном самоограничении, которое единственно может уберечь нашу цивилизацию от демонов. Мы строим свои дома из хрупких материалов, которые можно разнести вдребезги одним ударом кулака — но не делаем этого. Вгоняем самих себя в узкие границы совершенства. Мы не молимся высшим существам, как вы, люди. Взамен мы размышляем о душе в Садах Равновесия, где нельзя давать волю сильным эмоциям.
— Я не религиозен, — сказал Кратов. — Всякая религия вызывает у меня больше вопросов, чем дает ответов. Когда мне требуется восстановить душевное равновесие, я читаю стихи…
— Сделаем необходимые уточнения, — проговорила Эограпп, прикрыв глаза. Мышцы ее рук, в обманчивой безмятежности сложенных на груди, заметно напряглись. Стеклянные побеги-лезвия, едва не касавшиеся снежно-белых волос, тревожно звенели. В эмо-фоне эхайнки не оставалось никаких ясно различимых составляющих, кроме ослепительного и невесть чем вызванного гнева. — Пусть вас не вводит в заблуждение наша лояльность по отношению к вам и вашей спутнице. При иных обстоятельствах обращение с вами было бы совершенно иным. Вы находитесь под защитой Статута справедливости — не более того. К тому же, на территории любой иной Руки, за исключением Светлой, даже это не помогло бы вам избежать больших неприятностей. Мы, Светлые Эхайны, достаточно серьезно относимся к традициям — чего уже не сыскать в других уголках Эхапнора. Для нас это один из способов сохранять равновесие разума и духа, а значит — выжить индивидуально и сохранить нацию в тех условиях, когда ей угрожает гибель.