— Медсестра Цзе права,— поддержал ее Чимбу.— Нам пора уйти, чтобы он мог отдохнуть.
— Когда мы снова сможем поговорить с ним? — спросил Ротенбург. Несмотря на профессиональный скептицизм, его заинтересовал этот человек.
— Не ранее чем завтра.— Чимбу начал потихоньку выпроваживать всех из комнаты, словно он был заботливым отцом, а остальные — его детьми.— Если вы не желаете иметь дело с разумом, который начнет выкидывать разные фортели, дайте нашему пациенту отдохнуть. Если его состояние продолжит улучшаться, вы сможете снова поговорить с ним завтра — с его личного согласия.
— Может, отдохнув, он вспомнит что-нибудь еще,— пробормотал Ротенбург, выходя в коридор.
— Например, кто на самом деле совершал все эти зверства?— спросила Надуровина, идя рядом с ним по коридору.
— Значит, вы не верите рассказу Мэллори? — спросил Ротенбург, машинально отдавая честь двум охранникам, которые стояли на посту в дальнем конце прохода.
— Я не знаю. Пайтары — убийцы? Да еще с такой странной мотивацией? Может, мы имеем дело со следствием негативного сексуального опыта или детских комплексов пациента. Я не нашла в его медицинской карте ничего подобного, но это не значит, что где-то в глубинах его памяти не скрывается нечто неизвестное.
Они вошли в лифт и встали лицом к дверям.
— Это не означает, что он лжет. Вопрос в том, видел ли он на самом деле то, о чем говорит, или это является правдой лишь для его травмированного сознания.
— Потому Бури-Ип и сказал, что правительство не может пойти на конфликт с пайтарами,— согласился с ней Ротенбург.
— Знаю. Мы тоже не можем так поступить. Если не будет соответствующего приказа сверху, которого, очевидно, не последует. Начиная с самого первого контакта с пайтарами люди просто без ума от них.
Ротенбург понимающе кивнул.
— У моей жены есть два костюма, в которых использованы дизайнерские идеи пайтаров. Сама идея, что пайтары способны убить хоть одного человека, будет просто смешна для нее, не говоря уже о сотнях тысяч убитых. Если мы бросим такое обвинение, в политике начнется сумасшедший дом. Рухнут многие карьеры, или, по крайней мере, исчезнет всякая возможность получить повышение. Тут Бури-Ип очень хорошо понимает всю напряженность ситуации. Подобная конфронтация вполне может закончиться отставкой правительства.
— Согласна. Ни правительство, ни военные не могут пойти на открытый конфликте пайтарами. Зато может кое-кто другой.
— Кто другой? — налице Ротенбурга появилось полнейшее недоумение.— Кто же, хотя бы гипотетически…— он не договорил.— Если вы думаете именно то, о чем думаю я, то вы рискуете.
Надуровина не улыбнулась. В данный момент все ее поведение, как и мысли, подчинялись четкому порядку.
— Признайтесь, Эрхард, у вас никогда не возникало желания, например, когда вы видели что-то подобное по трехмерке, раз в жизни поставить миллион на один бросок кубика или на один поворот магического кристалла?
Они вышли из лифта и двинулись по главному коридору госпиталя, забитому снующими туда-сюда медсестрами, врачами и обслуживающим персоналом. Все уже привыкли к проходящим здесь то и дело офицерам, и мало кто обращал на них внимание.
— Мы можем потерять его,— ответил Ротенбург.— Даже если пайтары виновны только в его воображении, шок будет слишком сильным. Воображение может убить человека с не меньшим успехом, чем нечто реальное.
— Я поговорю об этом с Чимбу. В соседней палате можно оставить дежурить персонал, готовый вмешаться в любую минуту.
— А что насчет пайтаров? Почему вы думаете, что хотя бы один из них захочет увидеть Мэллори?
Полковник скривила губы.
— Они просто не могут отказаться. Будет просто смешно, если при всем их сострадании к трагедии Привала они откажутся выказать свою глубочайшую симпатию к единственному выжившему. Любого из них, кто согласится почтить своим визитом нашего пациента, следует проверить с ног до головы на малейшую потенциальную угрозу, прежде чем он подлетит к острову ближе чем на сто километров. Тем более сканирование должно продолжаться, когда он прибудет в госпиталь. И максимум внимания следует проявить в процессе непосредственного общения с мистером Мэллори.
— Даже в этом случае,— счел нужным заметить Ротенбург,— специально нанятые убийцы найдут способ добраться до него.
— Тогда мы получим ответ на наш вопрос, пусть и косвенный, не так ли? — ответила Надуровина, понимающе кивнув.
Ротенбург даже не знал, что ответить на это исполненное холодной расчетливости заявление.
— Но я не думаю, что до этого дойдет,— продолжала она.— Пайтары, скорее всего, догадаются, что мы их прощупываем. Если, как убеждает нас Мэллори, они виновны, то пойдут на любую проверку с готовностью, поскольку будут считать, что таким образом смогут снять с себя подозрения. Если же они невиновны и их участие в зверствах на Аргусе-5 — лишь плод больного воображения мистера Мэллори, не случится ничего плохого.
— С отношениями междулюдьми и пайтарами — возможно. А как насчет нашего пациента? — спросил Ротенбург.
— Пришло время бросить кубик, Эрхард.
Он тонко улыбнулся коллеге.
— Очень просто так говорить, когда ставкой является не твой рассудок, а чужой.
Замечание явно задело ее.
— Что бы вы там ни думали, я не без колебаний пришла к такому решению, и рекомендовать его в качестве плана операции мне будет не так-то легко, майор. Я подозреваю, что мистер Мэллори — наша единственная ниточка, потянув за которую, мы имеем шанс узнать, что же все-таки произошло на Привале. И я ничуть не больше вас или кого угодно другого хочу, чтобы только начавшая крепнуть нить его связи с реальностью оборвалась. Но я здесь старший по званию, и спрашивать за все будут с меня. От меня требуют не предположений или стройных гипотез, а четких ответов. Что бы ни произошло, когда мы поставим мистера Мэллори лицом к лицу с его страхами, какими бы ни оказались последствия — за все придется отвечать мне. Я готова рискнуть.
— Опять же и ставку тоже заберете вы,— парировал Ротенбург, не давая коллеге и начальнице увильнуть.— Что касается первых впечатлений, Мэллори определенно начинает мне нравиться.
— На карту поставлено не его человеческое обаяние. С этой точки зрения он мне тоже понравился. Но по сравнению с возможностью разгадки страшной тайны ни его, ни моя, ни ваша жизни не значат ничего.
— Хорошо. Если вы принимаете на себя всю ответственность, я буду подчиняться соответствующим приказам.
Надуровина вдруг поняла, что они медленно идут к выходу из госпиталя. Снаружи дул легкий бриз, пахло орхидеями. Теплый и влажный аромат матери-Земли. Где-то наверху, в постели, лежал одинокий испуганный человек, который мог оказаться ключом к разгадке произошедшей катастрофы, если только им удастся вытянуть из него либо доказательства, либо отказ от выдвинутых обвинений.