— А зачем я тебе такое буду говорить?
И в самом деле, зачем?
Возможно, у инопланетян имеются какие-то скрытые уязвимые точки, но пока, насколько мог видеть Чило, лучше было лупить в мягкие части тела, не защищенные хитиновым панцирем. В глаза, например, или в нижнюю часть брюшка. Если дернуть за один из перистых усиков, противник, по идее, тоже должен отпустить. Не то чтобы Чило предвидел возможные схватки, но все же считал за лучшее приготовиться. Так бывало на улицах Гатуна, Бальбоа и Сан-Хосе. Почему в джунглях должно быть иначе?
О транксах он знал мало, очень мало, только то, что уловил краем уха из телепередач. Возможно, Десвендапур действительно доброжелателен и безобиден, но, может, на самом деле относится к нему, Чило, с подозрением и враждебностью, а может, это вообще какой-нибудь инопланетянский шизофреник. Вот сейчас он мил и дружелюбен, а через час, глядишь, вздумает перерезать ему, Чило, глотку и высосать кишки. Не-ет, надеяться следует на лучшее, а готовиться — к худшему. Такой принцип Монтойю никогда не подводил. Доказательство: он до сих пор жив, здоров и практически невредим, если не считать нескольких шрамов и пары выбитых зубов.
— Ладно. Снаружи ты прочный и пахнешь приятно. Признаю. Но все равно ты урод!
И Чило гнусно ухмыльнулся.
— Урод? — Голова в форме буквы V склонилась набок, фасетчатые глаза задумчиво изучали человека.— Сколь глубокое замечание! Подумать только, это говорит представитель расы, чьи тела напоминают по консистенции кисель! Вы все время трясетесь на ходу, а наиболее тонкие участки вашей кожи почти прозрачны! Вы смотрите на мир парой одиноких зрачков, и, если их повредить, остаетесь слепыми! Ваше обоняние примитивно, вы воспринимаете запахи неуклюжим органом, расположенным посреди лица, где он с трудом может улавливать хотя бы тени истинных ароматов!
Как бы в доказательство превосходства транксов, Дес покачал перистыми усиками.
— У вас всего четыре конечности, хотя восемь куда удобнее и разумнее, и, вдобавок, функции этих четырех конечностей строго разграничены.
Он оторвал от земли стопоруки, демонстрируя, что вторая пара конечностей у транксов может использоваться и как ноги, и как руки.
— Кожа ваша крайне уязвима и подвержена всяческим травмам. Вы неспособны издавать сколько-нибудь мелодичные звуки, потирая друг о друга свои конечности. Наконец, вы даже не обладаете в должной степени симметрией!
— Как — не обладаем симметрией? — обиделся Чило и принялся указывать на соответствующие части тела.— Вот: два глаза, два уха, две руки, две ноги. Чем тебе не симметрия?
— Да ты погляди на свои руки! — возразил Десвендапур.— Делится ли на два число твоих пальцев? Не делится! Их пять. А должно бы быть шесть — или четыре, как у меня. Ну а если заглянуть поглубже!…
— Куда — поглубже? — Чило поддернул выше рюкзак и опасливо нахмурился.
— Внутрь твоего жалкого тела! Сколько у тебя сердец? Правильно, одно, и к тому же сдвинутое куда-то вбок. То же самое можно сказать и обо всех прочих важнейших органах, за исключением легких, которыхутебя, по какому-то странному капризу природы, все-таки два, как и полагается.
Поэт провел стопорукой вдоль груди в сторону брюшка.
— А у меня — два сердца, две печени, два желудка и так далее. Нормальное устройство тела для высокоразвитой расы, симметричное и уравновешенное. В то время как твое внутреннее устройство представляет собой бессмысленное нагромождение, где одинокие беззащитные органы борются за пространство, норовя выпихнуть друг друга с законного места.
На эту тираду Чило не нашелся, что возразить. Честно говоря, он был разбит в пух и прах. И смог только пробормотать:
— Так что же, выходит, у вас всего по два?
Десвендапур вспомнил подходящий человеческий жест и кивнул.
— Мало того, что такое устройство гораздо эстетичнее, благодаря ему мы к тому же более живучи. Транкс может потерять любой важный орган, зная, что у него всегда остается в запасе еще один. Людям подобная роскошь недоступна. Должно быть, вы всю жизнь маетесь страхом, что какой-нибудь орган внезапно откажет.
Чило в задумчивости направился в лес. Десвендапур шагал за ним, чуть позади.
— Если у вас всего по два, а то и больше,— задумчиво сказал вор,— но тела при этом меньше наших, значит, все ваши внутренние органы тоже должны быть меньше. И сердце, и легкие, и все остальное. Значит, наши органы крупнее!
— Иметь запасное сердце важнее, чем большое сердце! — отпарировал Дес.
Они шли и шли, споря о том, чья физиология удачнее, пока ход мыслей Чило не прервали нарастающие сомнения.
— Послушай-ка, для повара, а тем более для помощника повара, или кто ты там есть, ты слишком уж много знаешь о людях!
Двуногий не мог понять рефлекторных жестов Десвендапура, однако поэт на всякий случай постарался их скрыть.
— Все, кого направили в данную экспедицию, очень хорошо подготовлены.
— Угу, ты уже говорил.
Однако Чило все же грызли сомнения. Он пристально разглядывал жука. Возможно, жесты инопланетянина могли бы порассказать ему о многом, но, увы, Монтойя в них не разбирался. Сложные движения рук и головы транкса для него имели не больше смысла, чем замысловатые ужимки обезьян на ветках. Пожалуй, даже еще меньше: обезьяны все-таки приходились ему дальними родственниками, и их жесты Чило худо-бедно мог понять, а вот жесты инопланетного жука — нет.
Транкс находился в более выгодном положении: его специально готовили к контакту с людьми. А Чило Монтойя не знал о шестиногих инопланетянах практически ничего. Однако он быстро учился. Уж что-что, а учиться он умел!
— А еще,— добавил его спутник в качестве последнего аргумента,— ты премерзко воняешь!
— Теперь я понимаю, почему тебя направили на кухню, а не в дипломатический корпус.
Однако на последнее замечание транкса возразить было действительно нечего. Десвендапур по-прежнему оставлял за собой пышный шлейф изменчивых цветочных ароматов, тогда как Чило продирался через кусты, чумазый и потный, воняя едкими выделениями, свойственными млекопитающим.
Что же до внешности, землянин был вынужден признать, что чем дольше он смотрел на жука, тем менее чуждым и более приятным глазу казалось это существо. Инопланетянин был воистину достоин восхищения: плавные, текучие движения многочисленных ног, блеск сине-зеленого панциря, менявшего оттенки от малахитового до сапфирового; чуть слышный шелест усиков; выпуклые золотистые фасетчатые глаза, отбрасывающие солнечные зайчики. Нельзя сказать, что он выглядел столь же привлекательным, как какая-нибудь танцовщица из Рио или Панамы, однако и желания растоптать его у Чило больше не возникало.
Монтойя влегком шоке осознал даже, что транкс внешне не так уж отличается от своих дальних земных родственников. Неужто благодаря наличию интеллекта настолько меняется впечатление? Быть может, если бы муравьи умели разговаривать, они бы не казались ему такими мерзкими?