— Ты что, шутить надо мной удумал? Кто такой Говенная Морда... за такие вопросы удавить мало!
— Да не знаю я...
— Хм! Он не знает. Ты что, из-под земли выкопался, такой незнамка?
— Можно сказать и так. Я из Узунтоймалсы сбежал.
— Нет, уж лучше я тебя прямо здесь и удавлю, чем слушать твои околесины! Из Узунтоймалсы он сбежал... Оттуда никто еще не бегал. Никто с того дня, как ее Стрелоглазец обустроил. И сам он, говорят, там же сгинул.
— Я и есть Стрелоглазец.
— Стрелоглазец, говоришь? Хм... Долгонько же ты оттуда выбирался.
— Да уж не без того.
— Врешь, я по глазам вижу — врешь.
— Ну, как хочешь, так и думай.
— И как же ты оттуда сбежал?
— А вон через ту дыру.
— Это что же — я могу свободно туда впереться и дойти до самой Узунтоймалсы?
— Можешь. Только что ты станешь делать в моей камере?
— И то верно. Куда проще взять пойти ко дворцу и выругать Свирепца жирным кабаном. Сразу определят под землю, и собственную камеру, небось, выделят... Так что, даже если и не врешь, никакой пользы от твоего знатья мне нету.
— Похоже, что так.
— И следует из этого, что и от тебя самого нет мне пользы.
— Ты меня только до дворца доведи, и сразу будет тебе польза.
— Нет, на такие посулы ты меня не купишь. Как ни повороти, а всего проще мне тебя аккурат здесь и закопать.
Прежде чем успеваю возразить, ощущаю что-то горячее и твердое у себя под сердцем. Насмешка судьбы: сбежать из самой головоломной темницы и умереть в выгребной яме от ножа нищего оборванца!
А двадцать пять лет гнить в собственной тюрьме — это что? Это вам не насмешка судьбы, это издевательский гогот...
Измещение.
Вытаскиваю нож из-под ребра этого костлявого урода и вытираю об его же лохмотья. Тоже мне... Стрелоглазец. .. простого ножа не увидел...
Зато теперь я знаю, как выбраться из Охифурха и в какой стороне лежит королевский дворец. Это новое тело усыпано гнойными болячками, но в сравнении с предыдущим оно кажется полным сил и здоровья. Вот только совать свой вечно насморочный нос во дворец хочется ему меньше всего на свете.
— Эй, Мухоядец!
Это я Мухоядец. Таково мое прозвище. А имя, данное мне отцом при рождении на свет, я давно уже забыл.
— Кого ты тут замочил, паскудный подонок?
Мычу что-то невразумительное, почтительно приседая и по звериным обычаям отводя взгляд. Ульретеогтарх Говенная Морда, властелин выгребных ям, король Охифурха, возникает по обычаю своему как бы из ниоткуда. Только что его не было — и вот он здесь, кряхтит, кашляет, сморкается, того и гляди рассыплется в труху, и не сразу поймешь, что все это одна видимость. Те, кто не понял и вел себя неподобающе, давно укрылись где-нибудь здесь же земляным одеялом... Краем глаза ловлю выражение лица Ульретеогтарха, нет ли недовольства моим поступком. Да и какое там у него лицо — бурая маска, вся в буграх, шрамах и морщинах, одно слово Говенная Морда...
— Кто это, Мухоядушка?
Напускная любезность голоса никого здесь не обманет. Ульретеогтарх явно раздражен тем, что в его королевстве что-то произошло без его ведома и соизволения.
— Это... это... господин мой, он говорил, что удрал из Узунтоймалсы. А я не поверил и наказал за брехню.
— Удрал из Узунтоймалсы? Хэх-х... — Говенная Морда переворачивает мертвеца своим костылем на спину. Склоняется над ним и долго-долго всматривается в серое высохшее лицо. Его молчание становится зловещим... Наконец Говенная Морда отверзает уста. — А ведь он не набрехал тебе, Мухоядец. Я его знал, этого бедолагу. Еще в ту пору, когда он был важный и сытый... на козле не подъедешь. Это ведь он построил этот город. От самого высокого дворца до самой глубокой темницы. Неужели он тебе ничего не говорил об этом?
Лгать Ульретеогтарху в глаза — последнее дело. Мигом усмотрит твою ложь и накажет — пожалеешь, что на свет народился. Хотя я уж давненько об этом жалею...
— Говорил, господин мой... да я не поверил.
— И зря. Впрочем... изношенный был материалец, негодящий. Одно слово — не жилец. Не запори ты его нынче — королевские ищейки затравили бы днем позже.
С облегченьицем вас, господин Мухоядец!
— И все же, — Говенная Морда поднимает корявый палец, — следовало мне сказать. Впредь не поступай так своевольно. Ты в этих краях не хозяин, а наниматель-временщик. Ты помрешь, я останусь. Так что мне все про все знать нужно.
— Да, господин мой.
Ульретеогтарх обстоятельно сморкается и отхаркивается, и уже совсем было собирается сгинуть по своим державным делам.
Но что-то ему во мне не нравится. Что-то его беспокоит, и что-то в моем подобострастном облике режет ему глаз.
— Мухоядушка, — сипит он самым ласковым голосом, на какой только способен. — Сынок... А кто это в тебе поселился без спросу?!
«Неужто еще один колдун на мою голову?» — «А ты не знал? Попробуй-ка удержи в своей власти весь этот гадюшник, протяженностью, пожалуй, что и побольше той части города, в которой живут-поживают и знать о нас не желают добрые горожане! Тут одним костыликом не обойдешься. Господин же наш Ульретеогтарх Говенная Морда правит всем Охифурхом взыскательно и справедливо никак не менее десяти годков. А как он обошелся со своим предшественником, лучше про то и не вспоминать». — «Ну, коли уж он колдун, то и мне таиться не с руки». — «Попробовал бы ты... таились тут некоторые, так их от городской стены отскребать пришлось...»
— Ты угадал, колдун. Здесь нет Мухоядца. Был, да весь вышел. Осталась пустая оболочка, которую я по острой нужде набросил на свои плечи.
— Угу... а пришел ты, надо полагать, в этой одежонке? — Ульретеогтарх толкает костылем труп Стрелоглазца.
— Так и было.
— Уж не удумал ли ты примерить на себя и мою дряблую плоть?
— В этом нет надобности. Пока что меня вполне устраивает новый облик.
— Доносились слухи... — бормочет Ульретеогтарх. — Как только Свирепец пропал, что-то у дворцовых жрецов-мудрецов не заладилось с поисками, пошло драным кверху. А может, кто-то мешал этим поискам... Стало быть, это тебя Страхостарец поднял из мрака, чтобы вернуть Итигальтугеанера?
— Нет, не так. Не вернуть, а найти.
— Не вижу разницы. Это важно?
— Это исключительно важно.
— Ну, твоя забота... Помолчи-ка, дай мне время подумать, понять, как ты устроен и как действуешь.
— Позволь мне уйти, и думай сколько влезет.
— Разве я могу задержать тебя? Одно вижу сразу: не так уж ты оказался могуч, что до сей поры не преуспел в своих поисках.