* * *
Анклав: Москва
Территория: Сити
Ясный день, шумная улица, забавные приключения
Оказавшись не в своей тарелке, постарайтесь не расплескать суп
– Какие-то проблемы?
– А? Нет, что вы, разумеется, нет!
Однако постная физиономия господина главного менеджера салона «Ламборджини Москва» резко контрастировала с оптимистичным тоном заявления.
– Вы получили деньги?
– А? Да, разумеется, да.
– Тогда в чем дело?
Как ответить? «Ни в чем. Все в порядке»? Вроде так и надо, но… Но уж больно не походили эти двое на обычных клиентов салона. В «Ламборджини Москва» – единственный, между прочим, салон «Ламборджини» в Анклаве, – приходила публика особого сорта. Вымытый до блеска мраморный пол топтали ботинки высшей пробы да туфельки от лучших дизайнеров. О кожу диванов терлись лучшие шмотки современности. И пахло в салоне не бензином – боже, упаси! – а дорогим парфюмом, старыми винами и ароматными сигарами.
«Мы продаем не автомобили, а образ жизни!»
А эти…
«Эти» вызывали у господина главного менеджера большие сомнения. Хорошо еще, что других клиентов не было и никто не увидел, какие посетители приходят в респектабельный салон. Могли ведь поползти слухи!
Подвижный толстячок в дешевом коричневом костюме и несвежей – фи! – рубашке! Даже не сорочке, а именно рубашке, купленной на какой-нибудь распродаже. На голове – мятая шляпа, в руке – потертый кожаный портфель совершенно древнего дизайна, а штиблеты… Штиблеты следовало выбросить лет восемь назад. Приятель толстячку не уступал. Невысокий, тощий, одетый в длинную рубаху без воротника, шаровары и – внимание! – тапочки, он поразил господина главного менеджера обилием татуировок. Черные символы, узоры и снова символы сплетались в невероятно запутанную вязь, покрывающую все видимые участки тела, оставляя чистым только лицо.
Когда они вошли в салон – жизнерадостный толстячок впереди, разрисованный семенит следом, – господин главный менеджер решил, что сейчас его будут просить о небольшом вспоможении на покрытие житейских неурядиц. Приготовился вызвать охрану. А потом долго-долго таращился на документы, согласно которым должен выдать странной парочке недавно доставленную «Ламборджини Ифрит», стоимостью – задержите дыхание – два миллиона девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять евродинов. Выдохните.
– Мы можем забрать машинку? – осведомился толстячок. – Tardum est differe quod placet. [5]
– А? – Господин главный менеджер совершенно растерялся.
– Это латынь.
– А-а…
– Нам нужна машинка.
– Э-э… думаю, наверное, – рассеянно отозвался господин главный менеджер, наблюдая, как разрисованный снимает тапочки и забирается внутрь «Ламборджини Бедуин» – вызывающе роскошного внедорожного купе. – Она ему понравилась?
– Procul dubio, [6] – пожал плечами толстячок. – Но вы не волнуйтесь – Олово человек робкий и ничего не испортит.
«Бедуин» заморгал фарами, разрисованный широко улыбнулся и принялся тренировать другие кнопки.
– Забирайте-ка свой «Ифрит», – решительно произнес господин главный менеджер. – И… – Он очень хотел сказать: «Убирайтесь», но не смог – воспитание не позволило. – Надеюсь, у вас есть права?
Некоторые недоброжелатели Кауфмана любили замечать, что московские корпоративные территории охраняются не хуже иных крепостей. Что периметр, отделяющий Сити, Колыму, Царское Село и Университет от свободных зон, чрезмерно укреплен, чем вызывает у простых жителей Анклава не менее простую классовую вражду. Намекали, что возведенные Мертвым редуты демонстрируют слабость директора филиала СБА, неспособного наладить в Анклаве мирное сосуществование общин. Замечали, намекали, хихикали, но при этом не любили вспоминать, что московские корпоративные территории считались самыми безопасными в Анклавах и редко, очень редко бунтовщики рисковали штурмовать зоны, которые Кауфман считал своей вотчиной.
Мертвый отвечал за безопасность корпоративных территорий, и потому даже в спокойные времена все въезды и выезды на них контролировались укрепленными постами. Правда, это были отнюдь не бетонные бункеры, окруженные рядами колючей проволоки, что рисовались в воспаленном воображении либерально настроенных недоброжелателей, но аккуратные заставы, расположенные на первых этажах зданий и защищенные скрытой от глаз титапластовой броней. Стандартный наряд – три беза. Двое приглядывают за порядком на улице, третий изучает показания стационарного наноскопа, выискивая «поплавки», «синдин», взрывчатку и липовые чипы. Правильно зарегистрированные «балалайки» и процессоры мобилей бодро отзывались на запрос, остальные… А вот остальных не было: местонахождение постов не скрывалось, а потому ребята с неблагополучными чипами, «поплавками», «синдином» и взрывчаткой старались около них не светиться.
Порядок функционирования постов давно превратился в рутину, однако появление тритонов Сорок Два внесло в него некоторое разнообразие.
– Как я и думал – π-вирус. – Техник выдернул шнур тестера из наноскопа. – Диск на форматирование, затем полное обновление программ. Два часа работы.
– Опять?! – возмутился командир поста сержант Слепко.
– Что значит опять?
– Три дня назад его уже чистили. Откуда он снова взялся?
– Отовсюду. – Техник небрежно надавил на кнопки, принуждая компьютер наноскопа к стиранию памяти, зевнул и закончил: – Вирус цепляется почти ко всем программам, прячется в «балалайках» и приходит вместе с отзывом на запрос, засечь его очень сложно. А когда вирус оказывается в наноскопе – начинает гадить.
И в результате мощная машина перестает различать «поплавки».
– Говорят, π-вирус скоро будет поставляться вместе с базовым обеспечением. Чтобы не тратить время на лишние проверки.
– Очень смешно. – Слепко выругался. – Ублюдки Сорок Два!
– Скорее уж ублюдок – Сорок Два. Я думаю, он сам написал π-вирус.
– Один? – недоверчиво прищурился без.
– Такую хрень, как π-вирус, нельзя придумать на заказ, – задумчиво протянул техник. – Случилось озарение, гениальное озарение. Поверь, я в подобных вещах разбираюсь.
– В озарениях?
– К сожалению, нет – в работе на заказ.
– Вот и работай. – Слепко вышел на улицу и мрачно посмотрел на подчиненных. – Наноскоп сдох.
– Мы так и поняли.
– Тогда чего стоите? Берите полевые и на выборочную проверку.
– Через два часа они тоже сдохнут.