– Через три дня, если погода не подведет, в Хедебю будем, – сказал Эйнар. – Не знаешь, Ярп, Харек-конунг дома или в походе?
– Ясное дело, дома, – Ярп даже удивился. – Где ж ему быть осенью-то? Он у нас мирный.
* * *
– …Они были здесь! – сообщил Грихар Короткий. – Эйнар и его люди. Рыбаки сказали.
– Не соврали, точно? – спросил я.
– А с чего бы им врать? – удивился ирландец. – В чем выгода? И я им честно сказал: узнаю, что соврали, – языки вырву.
– И они поверили?
– А с чего бы им не верить? Я человек чести, это всякому видно.
– Высаживаемся! – решился я.
Скоро стемнеет, почему бы нам не заночевать на берегу.
– Белый щит – на мачту!
На берегу нам были не рады. Несмотря на белый «мирный» щит и закрытую чехлом голову злобного пса. Целая толпа выстроилась – встречать. Именно выстроилась: щит к щиту. Неслабая, кстати, вернее, некстати, толпа. Человек двести. Вряд ли все они, даже большая часть – настоящие воины. Но драка нам не нужна.
– Давай-ка я! – Медвежонок пролез вперед, потеснив ирандских хольдов.
Те не возражали. Хотя по рожам видно: подраться не против. Для викинга лучшее гостеприимство, это когда он берет, что пожелает, и творит, что захочет. А такое случается, лишь когда ты хозяина негостеприимного по стенке размазал. Или гвоздиками к ней прибил. Как вариант.
– Эй, вы! – закричал мой побратим зычно. – Я – Свартхёвди, сын Сваре с Сёлунда по прозвищу Медвежонок. Не знаю, кто тут хозяин, но всё равно прошу гостеприимства по обычаям и божьим заветам!
– Плыл бы ты, куда плывешь, сёлундец! – завопили с берега. – Здесь тебе не рады!
– Храбро! – крикнул в ответ Свартхёвди. – Очень храбро, ты, не назвавший свое имя! Я предложил – ты отказался! Значит…
– А можно мне, – я тоже протиснулся вперед.
Мне-то точно драка не нужна. Я вечно под крылом Рагнара жить не собираюсь, а это – Дания. Здесь – территория Закона. Следовательно, разбойное нападение допускается только в одном случае: если не останется свидетелей оного. А они точно останутся, и тем, кто стоит на берегу, это известно не хуже, чем нам. Что могло сойти с рук Сигурду Змеиному Глазу, с нами может и не прокатить.
– Я Ульф Вогенсон! И я не хочу заводить новых врагов! Однако я знаю, что мои враги были здесь и ночевали под этим кровом. Значит ли это, что вы тоже наши враги?
– Проваливайте! – заорал тот же голос. – Или мы угостим вас стрелами!
Вот упрямый ублюдок! Жизнь ему, что ли, не дорога?
– Кажется, пришла моя очередь! – заявил Красный Лис.
– Эй, ты, храбрый толстяк! – закричал он. – Я тебя вижу! И вижу, что ты трудно понимаешь добрую речь! Но ты всё же попробуй, потому что сейчас я говорю в последний раз. Потом будет говорить железо. Это ясно?
Молчание. Это уже что-то. Или просто выгадывают время?
Ирландец расценил молчание как готовность выслушать и продолжил:
– Люди зовут меня Мухра Красный Лис, я – хёвдинг конунга Ивара Рагнарсона, преследую врагов Ивара-конунга! За моей спиной шесть десятков мужчин, соскучившихся по танцу огня и железа! – Сделал паузу, чтобы бонды прониклись, и прорычал теперь уже с неприкрытой угрозой: – Я – человек Ивара Бескостного! А передо мной тот, кто дал кров врагам Ивара! Я думаю: ты сделал это по незнанию, толстяк, ведь нужно быть совсем глупым, чтобы объявить себя врагом Ивара Бескостного. Ты ведь не из таких, толстяк? Я прав?
На этот раз молчание длилось куда дольше…
И я в очередной раз убедился, что имя Ивара Бескостного пользуется уважением на всей территории Дании.
– Ладно! – крикнул замеченный Красным Лисом толстяк. – Высаживайтесь и будьте гостями!
Строй возомнивших о себе землепашцев рассыпался, и я с облегчением выдохнул. Ирландцы еще постояли. С полминутки. Они уже настроились на драку и, уверен, сейчас испытывали разочарование. К счастью, их хёвдинг не отличался чрезмерной кровожадностью.
А вот и хозяин этой земли. Подошел вразвалочку, пыхтя, представился с важностью:
– Я – Ярп, сын Сиббы, скромный бонд, что платит долю конунгу всех данов Хареку, – с нажимом сказал. Мол, не сам по себе. Имеется у него крепкая «крыша». – Мой здесь одаль, а вы мои гости! Прошу в мое скромное жилище!
Скромное жилище скромного бонда Ярпа без труда вместило весь хирд Красного Лиса и примерно столько же родичей и домочадцев хозяина.
Столы заставили снедью. Мы тоже вели себя достойно. Отдарились соответственно оказанной услуге. И получили искомую информацию.
Не сказать, что она меня порадовала. Скорее, наоборот, ввергла в глубокую печаль.
Моя Гудрун, похоже, приняла общество предателя вполне добровольно. Вела себя как его жена, и он относился к ней соответственно. Быстро же она меня забыла…
Ну да, я помнил, что рассказал отец Бернар. Ей был предоставлен выбор между ролью рабыни и супруги. Да, она думала, что я умер… Но неужели в это так легко поверить? Неужели одних слов достаточно?
Да, у нее не было выбора. Да, она не могла поступить иначе. Всё понятно. Но мысль о том, что она живет сейчас с Лейфом, что она с ним вполне счастлива, – невыносима. Почти так же невыносима, как мысль о том, что она может выполнить свое обещание, убить норега и принять всё, что за этим последует.
«Ты – сволочь! – говорил я себе. – Ты что, хотел бы, чтоб она мучилась? Чтоб ей было плохо? Чтоб новый муж избивал ее и насиловал? Ты этого хочешь?»
И, не стану врать сам себе, я не мог бы однозначно ответить: нет, не хочу. Потому что мысль о том, что она может быть счастлива не со мной, – корежила, терзала, как воткнутое в тело железо. Я мечтал о ней, я видел ее в снах, я хотел ее безумно… Я готов был на любую жестокость, любую подлость, чтобы вернуть ее. Всё что угодно, лишь бы она оказалась в моих объятиях!
Я представить себе не мог, что буду полностью разделять кровожадные мечты Медвежонка о том, как он будет пытать предателя. Теперь – разделял. Я наконец-то, спустя годы, становился настоящим викингом. Настоящим человеком Средневековья, для которого содрать кожу с врага и прибить ее к дверям своей церкви – нормальный поступок.
«Если ты сам так мыслишь, – говорил я себе, – какое право ты имеешь упрекать Гудрун в том, что она стала женой другого мужчины, чтобы выжить в мире, где насилие, изощренное насилие, – одобренная обществом норма?»
Да, она забыла тебя. Потому что ей так легче. Потому что она более приспособлена к этому миру. Потому что это ты можешь сходить с ума… В окружении друзей и союзников, в полной безопасности. А ей приходится выживать среди врагов, и у нее нет другого оружия, кроме покорности и принятия чужой власти. Ты хочешь, чтобы ее убили, Николай Переляк, которого здесь зовут Ульфом Черноголовым? Ты хочешь, чтобы с ней обошлись как с пленницей или преступницей? Растянули между кольями и насиловали всем хирдом?