Лейф умер. Но осталась четверка его приятелей. Фризы, судя по вышивке. Четверо чертовых фризов, отпетых негодяев, судя по рожам.
Что-то мне подсказывало: это будет покруче Лейфа. Он-то был один-одинешенек. А у меня, блин, рука болит так, что аж сводит, когда за рукоять берусь. И спина… И… Да всё болит, чего уж там. А тут четверка свеженьких, бодреньких и очень серьезно настроенных головорезов…
Разошлись веером, чтоб я не проскочил к лошадям. Два копья, два меча…
– Эй, смотрите! Там – Вагбранд-ярл со своими! Там, за двурогой скалой!
Кричала Гудрун. Все четверо оглянулись одновременно.
Мог я этим воспользоваться, чтобы напасть? Вряд ли. Отследили бы боковым зрением… Я не напал. Я бросился бежать к воде. На меня внимания не обратили. На лодке мне не удрать. Пока стащу ее с берега, пока возьмусь за весла… В любом случае четверо одного на воде догонят намного быстрей, чем на суше.
Лодка была мне ни к чему. Гудрун стояла у лошадей. И ждала меня.
– Там, за скалой! Я их вижу! – пронзительно закричала она, когда я рванул со всех ног и с ходу запрыгнул в седло. А она сама уже сидела на одном из коньков, к которым была привязана переноска с Медвежонком, и держала поводья второго.
– Хватайте их, дурни! Они убегают!
Вот это голосок попронзительней, чем у Гудрун. Орала тетка, чьи браслеты я конфисковал.
Фризы оглянулись… И со всех ног ломанулись к нам. Поздно, дорогие мои! Сливаем водичку!
Я пропустил Гудрун с ее парой вперед, а сам, развернувшись в седле, замахнулся копьецом…
Если бы они знали, как скверно я метаю копья… Но они не знали, так что моментально сбились в кучу и прикрылись щитами.
Я подождал минутку. Потом развернул лошадь и погнал галопом за своими. Фризы остались…
Через час мы остановились, и я наконец-то обнял мою любимую.
– Он сказал: ты умер, – шепнула Гудрун.
Я ничего не ответил. Зарылся лицом в ее волосы. Нам так много надо было сказать друг другу… Потом. Сейчас мы просто радовались…
Мы заночевали здесь же, в небольшой пещере выше по склону. Лошадкам нашлось немного травы, нам… Нам ничего не надо было, кроме нас. Мы сидели, обнявшись, наслаждаясь теплом друг друга… Так и уснули, держась за руки.
Мы были так счастливы, что забыли, где мы и что вокруг.
И были наказаны за это со всей средневековой беспощадностью.
Белый Волк пришел ко мне ночью.
«Почему ты не помог мне, брат?» – укорил я.
«Боги, – возник в моем мозгу ответ. – Другие боги».
«Это из-за моего гейса?»
«Да».
«Но теперь, когда он выполнен, ты снова будешь со мной?»
«Я уже с тобой».
Я не успел больше ничего спросить, потому что Волк вдруг оскалился, припал к земле, рявкнул…
И я проснулся.
Очень вовремя.
Все же нам повезло. Если бы мы не забрались повыше, а остались на тропе, нас обнаружили бы сразу. Попросту наткнулись бы.
То, что мы укрылись метров на пятьдесят выше уровня моря, дало нам небольшое преимущество.
Я проснулся. Но куда важнее то, что практически одновременно со мной очнулся Свартхёвди.
А через несколько минут мы увидели всадников. Воинов, к нашему большому сожалению. Много воинов.
– Здешний ярл, – шепнула Гудрун. – Его зовут Вагбранд. Он приезжал говорить с Лейфом. Хотел забрать драккар, но тогда с ним было мало людей.
Сейчас людей с ярлом было более чем достаточно. По моей прикидке – до полусотни.
А еще они волокли одного из вчерашних фризов. Фриз выглядел так себе. Весь в крови и заметно хромал.
– Зачем ты заночевал здесь? – с укором шепнул Свартхёвди.
Я смущенно промолчал. Глупость сделал. Не реши я сделать привал, мы были бы сейчас вместе с ирландцами. В относительной безопасности.
Если этот Вагбранд двинется дальше, то отрежет нас от своих. И если только этим и ограничится, то, значит, Судьба выбрала нам наилучший вариант.
Судьба выбрала наихудший. Они заметили следы лошадей, ведущие вверх по склону. А затем и самих лошадей, пощипывающих хилую травку. Увидели – и радостно загомонили. Не осталось никакого сомнения в том, что искали именно нас.
У меня враз заболели поджившие раны и заработанные вчера ушибы.
Я поглядел на Медвежонка. Тот думал.
Блин, а я только-только ощутил себя счастливым!
– Уходим наверх, – решил Свартхёвди.
И вскинул на плечо свернутые тючком доспехи.
Ну да, вариантов нет. Уходим наверх. И пешком, потому что лошади – не козы. По такой круче им не вскарабкаться.
Однако и норегам тоже придется преследовать нас пешком.
Зато с ними нет женщины и у них, скорее всего, есть кое-какие припасы. Мы же собирались завтракать вместе с парнями Красного Лиса.
– Давайте за мной, – скомандовал Медвежонок и двинулся к размытой дождями щели. По ней, навскидку, нам предстояло подняться метров на сто.
Поднялись. Вернее, поднимался Свартхёвди, а мы воспользовались сброшенной им веревкой. Из нас троих только Медвежонок мог кое-как соревноваться с норегами в скалолазании.
Мы успели, потому что у нас была фора. Нореги отправились за нами не сразу. Зато они так же безошибочно определили наиболее удобный для подъема маршрут…
Однако одолеть его быстро не смогли. Потому что мы обошлись с ними невежливо: забросали сверху камнями. Забросали и полезли дальше, потому что вряд ли эта щель была единственной.
Поднявшись еще метров на двести, наткнулись на тропу. Я был склонен думать, что тропа – козья, потому что ширина ее была местами сантиметров десять, но Медвежонок заверил меня, что здесь ходили люди, и я спорить не стал, только потребовал, чтобы мы обвязались одной веревкой. Я беспокоился за Гудрун, но в итоге удерживать пришлось меня. Правда, всего один раз.
А потом нам действительно повезло. Мы набрели на здоровенную расщелину, через которую был переброшен подвесной мост. И тянулось это ущелье влево и вправо, насколько хватало глаз.
Естественно, перебравшись на ту сторону, мостик мы аннулировали. Очень вовремя, потому что преследователи к этому времени нас практически догнали.
Ругались нореги так громко, что мы слышали их еще минут пятнадцать.
– Они нас всё равно догонят, – пессимистично заявил Свартхёвди. – Это их земля.
– Может, и так, – отозвался я. – Но не сразу. А может, им наскучит таскаться за нами по горам…