Вот все и прояснилось. Мурат допустил классическую ошибку жителя Кайфограда: стал заниматься не Станцией, а змеиным клубком, что сплелся вокруг нее. Не он первый, не он последний. Правда, до сих пор головы отрывали исключительно пронырливым репортерам.
— Я ему говорил: успокойся, тебя это не касается, но Мурат не слушал. Стал искать людей, которые смогут объяснить… — Мирзоев на мгновение сбился. Всего на мгновение, но это не ускользнуло от внимания Го. — В общем, вчера он поехал на встречу, потом позвонил мне и сказал, что бизнес встал из-за «фармацевтов».
— Тоже мне новость, — прищурилась Эмира.
Федеральное агентство фармакологической безопасности при Министерстве здравоохранения вплотную занималось наркотиками и присутствовало в Кайфограде. Впрочем, в Кайфограде кто только не присутствовал.
— Мурат сказал, что «фармацевты» взяли «Остановим Ад!» на довольствие и поставляют любую дрянь в любых количествах, да еще по оптовым ценам. Сейчас в лагере зелья столько, что его выжимать можно, подсаживаются даже те «зеленые», кто раньше не баловался. Короче, «фармацевты» конкретно сдуривают «зеленых».
А вот это уже интересно. Эмира вспомнила утренние мысли: больше десяти тысяч человек, объединенных ненавистью к Станции. Сила? Сила. А если добавить наркоту? Получится уже не сила, а самый настоящий бульдозер, который можно направить на что угодно.
К чему готовят «зеленых»?
Го кивнула.
— Теперь рассказывай самое главное.
Мирзоев ответил удивленным взглядом.
— Больше ничего не знаю.
— За информацию о том, что «фармацевты» кормят «зеленых» дурью, Мурата не убили бы, — назидательно произнесла Эмира. — Что еще раскопал Шоколад?
— Не знаю.
А вот теперь можно и чуть мягче. Го улыбнулась и чуть подалась вперед:
— Не глупи, Алишер, ты пришел ко мне, под мою защиту, ты сделал выбор и знаешь, что тебя грохнут только за то, что ты сейчас сидишь здесь. Поэтому хватит играть в девочку — рассказывай. Кого назвал Мурат?
— Я этого человека не знаю.
— А ты и не должен, теперь это мое дело. Называй имя.
— Стоун.
— Просто Стоун?
— Да. Мурат сказал, что парень безвылазно сидит в лагере «зеленых».
Стоун. В списке зарегистрированных «фармацевтов» такой боец не значился. Либо прибыл инкогнито, либо вообще со стороны.
— Хорошо, разберемся, о чем еще говорил Мурат?
— Сказал, что готовится шумная акция. Что-то связанное с поездом.
— С поездом? — переспросила Эмира.
— Да, — подтвердил осведомитель.
В Кайфограде вокзал отсутствовал, и строить его никто не собирался. А если бы и был, это ничего не меняло: очевидно, что акция «зеленых» будет направлена против Станции, и только против нее. Но идущие на строительство эшелоны надежно охраняются, безы давно приучили всех к мысли, что не потерпят перебоев с поставками, и открывали огонь без предупреждения.
«Десять тысяч одурманенных человек, не забыла? Десять тысяч!»
«Ради одного поезда? Не верю».
— Я рассказал все. — Алишер с надеждой посмотрел на Эмиру. — Теперь поможешь?
Го встала из-за стола.
— Кто-нибудь видел, как ты явился сюда?
— Меня бы убили.
— Логично. — Последовала пауза, во время которой Мирзоев покрылся холодным потом. Но все для него обошлось. — Завтра в Мурманск пойдет наш грузовик. Сядешь в него.
— Спасибо.
— Не за что.
— Будь все проклято!
Бокал полетел в окно. Стекло в стекло, но то, что защищало от улицы, оказалось крепче. В разы крепче. Впрочем, чего еще ожидать от окон Теплого Дома? Бокал разбился, хрустальной мелочью растворился в ковре, но никто из присутствующих даже не пошевелился. Не вздрогнул. Не моргнул. Четверо мужчин смотрели на Патрицию и молчали, признавая ее право на боль.
И на ярость.
— Дьявол!
Слезы душили, подступали к горлу, туманили, но Пэт не собиралась плакать при четверых свидетелях. Потому что слезы — это слишком личное, предназначенное только для друзей. А вот ярость — другое. Ярость понятна всем, даже врагам. Ярость показывает, что Пэт не сдалась.
А потому комнату наполняет еще один крик:
— Дьявол!!
И вот теперь мужчины вздрагивают, поскольку бешеный крик Избранной наводит страх.
— Дьявол!!!
Столько сил, столько власти, а она неспособна сделать то, чего действительно желает! Не может ничего изменить. Руны стекают по рукам, танцуют, водят хоровод, даруют мощь, но что значит мощь, если ты не в состоянии переступить черту? Могучие руны молчат. Они знают, что Пэт готова на все, способна отдать что угодно, лишь бы… лишь бы…
К горлу подступает комок. На глаза против воли наворачиваются слезы.
Слезы ярости. Слезы злости. Слезы бессилия.
— Вон! Я не хочу никого видеть!
Слоновски бросает быстрый взгляд на Щеглова, тот едва заметно кивает, и Грег тянет Ганзу к выходу. Понятливый Прохоров шагает следом и аккуратно прикрывает за собой дверь.
— Тебе нужно повторить?
Щеглов не отвечает. Стоит в трех шагах, печально глядя на девушку, и не отвечает.
Остался только он. Помощник ненавистного Мертвого. Ну почему именно он?!
Даже не помощник — клон. Выпестованный, выращенный. Почти полная копия. Клон. Или сын. Почему именно он?
— Уходи!
Щеглов продолжает стоять. И молчать.
— Пошел вон!
А он делает шаг вперед. К ней. И с неестественной мягкостью, а главное, с невероятным пониманием произносит:
— Не держи в себе.
— Отстань!
— Ничто не вечно.
— Я не готова.
— Ты никогда не была бы готова. Никто и никогда не готовится к такому.
Она хочет убить мерзавца, разорвать, выгнать, чтобы остаться одной, а вместо этого втягивается в разговор. Она ненавидит его, копию Мертвого, но его слова и его понимание бальзамом падают на израненную душу.
Сейчас тот самый момент, когда легче может стать лишь от слов и понимания. От настоящих слов и настоящего понимания.
И Патриция шепчет:
— Я никогда не думала, что это случится.
— Об этом никто не думает. К этому никто не готовится. И это правильно, потому что нет смысла в том, чтобы готовиться к такому.