– Чего? – Парень дурашливо скривился. – Баловались, курить хотелось. А вы что, Семочку всерьез замочили?
Гуров зажег плиту, поставил чайник, кастрюльку с водой, собираясь варить сосиски, перенес с подоконника на стол магнитофон.
– Как тебя зовут? – Гуров усмехнулся. – Подожди врать, скоро я буду знать о тебе все, пока назови имя.
Парень задумался, выискивая подвох, но решил назвать имя – не прогадает – и сказал:
– Михаил.
– Миша, значит, и лет тебе примерно двадцать, ты уже посетил “зону”, знаешь, что нары не стелют коврами, баланда – не ресторанный харч, отличаешь штыковую лопату от совковой. Считай, Миша, ты парень образованный.
Вода в кастрюльке закипела, Гуров бросил в нее шесть сосисок и снял с плиты чайник.
– Теперь разреши представиться: зовут меня Лев Иванович, полковник, старший оперативный уполномоченный по особо важным делам Главного управления уголовного розыска России. Служу я в розыске больше лет, чем ты, Миша, живешь, так что силы наши неравные. Получается, ты со своей шпаной и зубочисткой в виде ножичка бросился на танк. Смекаешь?
Гуров умышленно назвал свою должность полностью: надо, чтобы парень начал созревать, склонить его к полному признанию будет очень непросто, но совершенно необходимо. В той неразберихе неуловимых киллеров, пьяных депутатов, капризных красавиц, которая сейчас окружала Гурова, этот молодой претендент в убийцы был единственным понятным, давно знакомым сыщику человеком. Кончик знакомой веревочки, ведущей к знакомому клубочку.
Гуров раскладывал сосиски, смотрел на пытавшегося его убить парня чуть ли не с любовью и ностальгией по временам, когда был молод, люди и воровали, и убивали, но все происходило иначе, чем сегодня.
Он вспомнил свое первое крупное дело – задержание убийцы Крошина. Он создал миф о сверхчеловеке, где отвел себе роль главного героя. Тогда двадцатидвухлетнему оперу Гурову и размах преступника, и совершенное им, в конце концов, убийство казалось делом исключительным и в действительности потрясшим небольшой провинциальный город. А кто был Крошин? Валютчик, собравший энное количество долларов. Сегодня прилюдно проигрывают большие суммы в казино. Он содержал молоденькую любовницу и двух дебилов-охранников, которые бежали при виде участкового. Крошин убил в запальчивости, ударил обидчика попавшимся под руку предметом – подковой, дело происходило на конюшне.
Сегодня, двадцать с лишним лет спустя, о серьезных преступниках не стоит и говорить: такой вот мальчишка готов убить полковника милиции. Сумели бы сбить с ног ударом цепи, добивали бы ногами, тыкали ножом, возможно, отрезали бы ухо – как доказательство, что задание выполнено.
“Странно, нет ненависти. Я стал верующим и всепрощенцем?” – удивлялся Гуров, ставя перед парнем тарелку с сосисками и чашку с чаем, вслух спросил:
– Сколько тебе обещали заплатить? – Он протянул бутылку кетчупа, вилку и нож.
– За что заплатить? – Михаил насупился, знакомо изображая недоразвитого. – А ведь теперь, начальник, ты мне ничего не докажешь, даже хулиганку не пришьешь.
В дверь позвонили. Гуров ловко пристегнул наручником кисть парня к ножке стола, пояснил:
– Мебель жалко, – прошел в прихожую, заглянул в “глазок” и впустил Крячко.
Взяв из письменного стола все необходимые приспособления для снятия отпечатков пальцев, Гуров с Крячко вернулся в кухню, кивнул на жующего гостя и сказал:
– Господин полковник, откатайте индивидууму пальцы, смотайтесь в контору и привезите его личное дело.
Крячко сдержал язвительное замечание, готовое уже сорваться с языка, лишь усмехнулся:
– Кажется, меня понизили в должности, – после чего ловко снял отпечатки и молча удалился.
– Через час я буду знать о тебе все, а пока, Михаил, не трать время, не трепи нервы и расскажи, кто тебя нанял, кто с тобой был и все остальное, – сказал равнодушно Гуров.
– За жратву спасибо, хотя я привык получше питаться, теперь сигареточкой угостите.
– Здесь не курят, – ответил Гуров, закуривая, обошел “гостя”, достал из холодильника бутылку водки, плеснул в стакан и выпил.
– Что же ты, начальник, желаешь из меня сучонка сделать, чтобы я скурвился и людей сдал, а сам такой неласковый? – Михаил даже укоризненно покачал головой.
Гурову стало скучно и противно, пропал азарт розыскника, который прочно держит конец нити и лишь дело техники – размотать клубок. Сыщик сел напротив парня, не способного без подсказки сложить два и два, долго молчал. Где взять злость, азарт и силы? Он представил, как лежит оглушенный, ему в тело втыкают нож, отрезают ухо или нос, он мучается от боли, пытается подняться и ему втыкают нож в горло. И седые менты, и прошедшие через кровь “авторитеты” поражаются бессмысленной жестокости малолеток. Он видел такие трупы.
Гуров поднял взгляд. Только что ухмылявшийся парень втянул голову в плечи, шарахнулся от стола и вместе со стулом упад.
– Нервный ты больно, – тихо сказал Гуров, выждал, пока вздрагивающий Михаил не усядется на место, и размеренно, с паузами, как преподаватели диктуют диктант, заговорил: – Я могу тебя отвезти на Петровку, а через трое суток выгнать. Тебя в лучшем случае зарежут, в худшем начнут пытать, что именно ты мне рассказал. Полковник, сыщик Гуров, в большом авторитете у твоих бугров. Никто тебе не поверит, что ты не сказал ни слова такому человеку. Ты сам знаешь, как будешь умирать. Годится?
Гуров вышел из-за стола, закурил, встал у потемневшего окна, смотрел на тусклую россыпь огней.
– Двадцать два, начальник, банкуй по новой, – после недолгой паузы прошептал парень.
– Я уже сказал, меня зовут Лев Иванович, обращайся ко мне по имени-отчеству и на “вы”.
– Хорошо, Лев Иванович. – Парень поперхнулся, тяжело сглотнул. – Чашечку чая можно? Пожалуйста, Лев Иванович.
Гуров налил ему остывшего чая, закурить не дал и продолжал:
– Существует иной вариант. Никто не видел, как я тебя взял, ни в одном отделении твое задержание не зарегистрировано. Трое твоих дружков сбежали, один остался на асфальте в беспамятстве. Ты мог убежать, я тебя бросился догонять, но не догнал. Ты мог ранить меня ножом, менты, которые твоим верхам стучат, подтвердят, что полковник Гуров легко ранен, – я об этом позабочусь. Ты скажешь, что уводил меня от придурка, который валялся с цепью. Годится?
И вновь Гуров курил, смотрел на тусклые огоньки города, а преступник думал.
– Рембо – так зовут парня, что вы оглушили из газовика, – мог видеть, Лев Иванович...
– Что я тебя увел?
– Ну да, газ – дело неверное, может глушануть надолго, а может и нет...
– Верно, Миша, такое исключить нельзя. Значит, твоя версия: когда кореша тебя бросили и затопали по Калашному в сторону улицы Герцена, а Рембо валялся с цепью, ты, оглушенный, стоял на коленях. Мужик, то есть я, схватил тебя и поволок в сторону проспекта. Ты изловчился, ударил мужика ножом, но мужик не упал, а лишь отпустил тебя и закричал. Там посольство, у ворот мент, тебе выгоднее было бежать за дружками к Никитским, но ты сообразил, что наведешь мужика на Рембо, и рванул на проспект.