– Господин полковник, мне требуется. Вам же лучше, я стану разговорчивее.
– А ты знаешь, что мне требуется? Стакан хорошего виски да ласковая душистая девчонка. А я с тобой, поганцем, разговоры разговариваю. Терпи и рассказывай, складно получится отдам твою дозу. А нет, так не взыщи. Ты мне даром не нужен. Семьдесят часов в камере. – Станислав театрально схватился за голову. – Я твою жизнь в камере врагу не пожелаю.
– Господин полковник, курну разок, все как есть выложу, – заскулил Гена.
– Не торгуйся, не на базаре, да и ломки у тебя еще нет, но часа через четыре начнется. Что за Толиком конкретно? Кого, где, при ком он своими руками порешил?
– Толик – фигура, рук не пачкает, ему достаточно сказать, десяток добровольцев объявится. А за сказать у нас не сажают. Правда… – Блондин взглянул вопросительно и с некоторым даже страхом, Станислав шестым чувством понял, догадался: что-то наркомана гнетет, воспоминания страшные… – Правда, байку травят… Мол, в свое время, чтобы братву приучить, Толик велел забить кошек, что ли, а им головы поотрезали, каждый, значит, и в урны повтыкали…
– Это все? – сузил взгляд полковник.
– Кабы… – вздохнул Блондин. – Я позже у них оказался, так рассказывают, что ответработника они завалили, из исполкома. Или артиста, ну, неважно – кого… Может, крутого…
– Подожди-подожди… – Станислав вспомнил про давний мертвый висяк: труп, голова отрезана, торчит на палке в урне. Копались-ковырялись, так ни на что и не вышли, отправилось дельце в архив. – А ты знаешь подробности? Можешь расспросить?
– Хоть в камеру, хоть петухом, хоть козлу сосать! – заволновался Блондин. – Нет! Нет, нет и нет! У Толика знаете как? Один вопрос – одна дырка в голове и оркестр – у кого, правда, бабки есть. Нет. Я жить хочу, как сказал Пушкин.
– Ты начитанный… – протянул Станислав. – Черт с тобой. Пиши расписку.
– Какую?
– Не придуривайся. О сотрудничестве. Тебе же лучше будет. Пересажаем Толиных онанистов – может, еще и поживешь. Знаешь, я тебе смогу – как секретному нашему сотруднику – оказать медицинскую помощь. – Станислав подмигнул, улыбнулся.
– Ладно, – кивнул Блондин. – Я как бы рассчитываю… Диктуйте…
И на листке специальной бумаги он написал, что обязуется сотрудничать, помогать, выполнять и хранить тайну.
Полковник прочитал и снова подмигнул:
– У нас говорят: разложить изнутри. Ты – внутри, советы – наши, а дело – общее. Все понял?
– Нет. – Блондин занервничал. – Это все ваша наука. А я – человек простой.
– Ладно, пример. Ты осторожно говоришь под ельникам, что Толик – пидор голландский, любит это дело и вообще – тухлятина.
– Гы-ы… – заулыбался Блондин. – Да кто поверит?
– А ты укажешь братве место и время. Не всем. Самым молчаливым, которых потом никто не заподозрит.
– Ну? – заинтересовался Блондин.
Глаза у него загорелись.
– И все увидят, как Толик стонет в объятиях от восторга. Ну? И что будет?
– Разбежится братва… – Блондин смотрел на Станислава с восторгом.
– Что и требуется доказать, – подытожил Станислав. – Но ты не горюй, мы такое беззаконие хоть и можем организовать, но не станем. Мы с тобой чего ни то придумаем и победим. Теперь можешь удовлетворить похоть. – Увидел по глазам, что парень не понимает, и разъяснил: – Давай зажигай напоследок свою гадость…
Блондин схватил самокрутку, прикурил, затянулся, в квартире потянуло сладковатым дурманом.
– Ну, я думал, анаша, – протянул Станислав. – А ты уже до опия дошел. Он забрал у парня расписку, тон сыщика изменился, стал доверительным: – Я не полковник, ты не бандит, мы обыкновенные люди. Скажи мне, Гена, на что ты рассчитываешь? Здоровье у тебя слабое, от опия и сильные быстро загибаются, впереди у тебя дорога в казенный дом. Я не гадаю, я знаю. Ты же разумный парень. Как-то свою жизнь планируешь?
Глаза Блондина подернулись пленкой, затем стали ясными, Станислав заглянул в них, чуть не передернул плечами. Такой зарежет при первой возможности и тут же забудет, страшное дело.
– Я до старости, как вы, господин полковник, жить не собираюсь. «Капитанскую дочку» читали? Помните, какую байку самозванец Гриневу сказывал? Об орле и вороне?
– Значит, ты орел! Ну-ну. Теперь, орел, у меня к тебе конкретная просьба…
Станислав высказал свою «просьбу», довез новоиспеченного агента до центра, развязал глаза, высадил у метро и отправился в министерство.
Кабинет оказался занят. Гуров беседовал с парнем, которого привезли Котов и Нестеренко. Они толклись на лестничной площадке, не зная, чем заняться, увидев Станислава, обрадовались.
– Я Льва Ивановича уважаю, признаю, он старший по заслугам, но, – Нестеренко тяжело вздохнул, – черт знает, о чем с пацаном второй час разговаривает.
– Терпи, у гениев свои привычки. Он незнамо о чем разговаривает, так и знает столько, сколько мы втроем не ведаем, – ответил Станислав.
– Господин полковник, мне необходимо домой подскочить. – Котов в очередной раз высморкался. – Сестренка жены приезжает, надобно разместить. Такое возможно?
– Валяй, только позвони, сообщи, где находишься, – ответил Станислав.
Все проходит, говаривал царь Соломон, известно, он был мужик неглупый.
Гуров закончил многочасовую беседу с парнем из группировки Агеева. Тот, обрадованный, ускакал. Станислав занял свое место, протянул Гурову полученную от Блондина подписку о сотрудничестве, сказал:
– Советую бумажку выбросить. Парень больной, наркоман, удивляюсь, как его Агеев терпит.
– В жизни случается всякое, – философски ответил Гуров. – Судя по всему, Толик мужчина умный, раз терпит, значит, имеет резон.
Тренькнул телефон, трубку снял Станислав.
– Слушаю.
– Котов. Я дома, срочно приезжайте, я вызвал бригаду МУРа, хочу, чтобы вы взглянули, – голос у Гриши был твердый, безжизненный.
У подъезда дома, где жил Котов, стояла оперативная машина, две «скорой помощи», толкались напуганные люди.
Гуров остановил «Пежо» в переулке, во двор сыщики вошли, встали в сторонке. Работала выездная бригада, лишние начальники были ни к чему. Из подъезда вышел пожилой доктор с традиционным чемоданчиком в руках.
Доктор работал в МУРе третий десяток лет, прекрасно знал и Гурова и Крячко, подошел, закурил, после паузы сказал:
– В проклятое время живем или в проклятой стране. Калеку в инвалидной коляске зарезали, видно, свидетелем оказался. И женщину с ребенком, крохой. Документальные ленты о фашистах – наша повседневная жизнь.
– Мать твою!.. – Станислав длинно выругался. – Гришка, его семья. Он свихнется. Его просто необходимо увозить, класть в госпиталь.