Текст Платона, несомненно, был магическим руководством — дорожной картой, от которой сохранился только обрывок. Он был похож на средневековую постройку на античном фундаменте и содержал слишком много разнородных элементов.
Один слой заключал осколок древнего знания. Остальные состояли из разводов литературной штукатурки — стройных периодов и сговорчивых Главлитов, добавленных компиляторами и переписчиками (возможно, думал Олег, греки еще в древности любили поддельную отчетность, чем и объясняется яркий след, оставленный ими в античной истории).
«ВЕРХНЯЯ ДОРОГА», — вывел он пальцем на столе. Как и следовало ожидать, на грязной доске не осталось никаких следов.
Выйдя из интернет-кафе, он медленно побрел домой.
Вечер был прекрасен. С берега гулко ухала нетрадиционная музыка. Показала нос сидящая на ступеньках герла в красной майке — у нее был очень приветливый, наверняка как-то связанный с веществами, вид. Затем мимо проплыло культовое укурочное кафе, когда-то деревянное, а теперь выложенное сортирным кафелем, но все еще претендующее на андеграундный статус.
За открытыми столиками сидели обгоревшие туристы из Германии, глядели на тарахтящие в метре от их лиц индийские бензоперделки и пропитывались местным колоритом. Один, свежестриженный под Гитлера, с гирляндой желтых цветов на груди, успел уже, видимо, посетить местную парикмахерскую.
Олег дошел до маленького домика странной витиеватой архитектуры, который, скорей всего, был когда-то португальской часовней — не верилось, что аборигены могли вложить столько труда в совсем крохотное здание. На его стене виднелось несколько граффити, в том числе два русскоязычных: традиционное для этой местности «Зачем?», написанное зеленой аэрозолью, и богохульное «часовня неебаной матери», маленькое и черное.
Олег поморщился и подумал: «Шиваит бы такого не написал. Это, наверно, или саньясин Ошо, или вообще агностик…» Граффити на других языках были нечитаемы.
Олег остановился в луче уличной лампы, поднял вверх согнутые в локтях руки и превратился в свастику с двумя ампутированными конечностями. Но тут же испугался, опустил руки и пошел дальше.
Было непонятно, как та уже почти трехнедельная тень, которую он, словно куст конопли, выращивал в своей кабинке, отнесется к этим кривляниям под фонарем.
Измена?
Ничего, хороший левак только укрепляет семью.
10
На следующий день Олег попробовал общаться со своим отражением в бассейне соседней гостиницы, но помешали злые и умные индийские дети. В результате он только нанюхался хлорки. Видимо, к этой практике он не был пока готов.
Зато после обеда случилось нечто необычное.
Это произошло, когда он уже около часа сидел в луче фонаря, созерцая черный силуэт на стене. Одновременно он старался контролировать ум, но весь контроль сводился к мысли о таком контроле, всплывавшей в промежутке между другими мыслями, которые возникали непонятно где и как — без всякого спроса. Контролирующая инстанция почему-то никогда не оказывалась наготове при появлении того, за чем ей надо было следить, зато все остальное время, бодрая и звонкая, была на самом виду.
Ему вспомнился анекдот из античной истории: лежащий в своей бочке Диоген и Александр Македонский.
«Чего ты хочешь, киник?»
«Не заслоняй мне солнце».
Ответ, достойный остроумной тени.
Олегу представился Александр в полном боевом облачении, окруженный короной солнечного света. Зрелище было, конечно, жутким. Философские диалоги с властями следовало фильтровать — Диогену повезло, а вот Архимеда прирезали прямо над чертежами. И Сократу тоже пришлось выпить яду, так и не досмотрев, кто там гуляет по Верхней Дороге… Отчего-то от этой мысли стало не по себе.
Олег подумал, что любая попытка успокоить ум, исходящая из самого ума, похожа на желание тени убрать предмет, который заслоняет ей солнце. Потом ему пришло в голову, что пространство мыслей — одномерное, потому что мысли всегда возникают одна после другой, как отрезки прямой, следующие друг за другом. Клин клином вышибают, поэтому, пытаясь контролировать ум, люди молятся или читают мантры…
Вспомнив о мантрах, он машинально принялся начитывать «ом нама шивайя», и через несколько минут заметил, что, как всегда, без особых проблем думает поверх священного бормотания: мантра стала повторяться механически, и ей можно было не уделять внимания, как жужжащему холодильнику или радиомузыке за стеной.
В сознании присутствовали и другие еле заметные мыслешлейфы, которые как бы думали сами себя, не требуя от него ни внимания, ни даже участия. Но они тоже были видны по очереди: чтобы осознать какой-нибудь из них, следовало перестать замечать остальные.
«Сколько бы шарманок ни работало в голове, — подумал Олег, — я все равно могу находиться только в каком-то одном месте…»
Пространство мысли было одномерным по очень простой причине — его единственным измерением был он сам. Олег снова вспомнил Платона:
«Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине…»
Интересно. Он никогда не задумывался об этом раньше, но воспринять такое долгое предложение можно было одним-единственным способом — пропуская его, слово за словом, как нитку, в игольное ушко того единственного измерения, которое он только что открыл.
Это происходило очень быстро, но при желании можно было увидеть, как именно: с каждым словом общая картина усложнялась, мерцая в сознании, будто изображение, создаваемое бегущим по кинескопу электронным лучом.
«Люди — обращены — спиной — к — свету…»
Возникло что-то вроде уткнувшихся лбом в пол мусульман с ярко освещенными на спинах халатами.
«Исходящему — от — огня — который — горит — далеко — в — вышине…»
Появилось подобие костра, который унесся на вершину горы и превратился в яркую точку.
А затем случилось нечто неожиданное — между ним и этой точкой пронеслась быстрая тень, словно какая-то птица закрыла на миг крыльями источник света.
Олег успел увидеть, куда улетела птица — сделав несколько кругов в темноте, она метнулась в сторону и села на какую-то ровную плоскость. Олег вгляделся в нее пристальнее и понял, что видит собственную тень на стене перед кроватью.
От испуга он неловко дернул головой и почувствовал боль в шее — кажется, ухитрился растянуть какую-то крохотную мышцу.
Видимо, тень хотела больше внимания.
«Вот почему духовно богатому человеку так трудно попасть в рай, — подумал Олег. — Потому что у него в голове очень много верблюдов, с которыми он ни за что не хочет расстаться. Караваны сокровищ. А рай — это игольное ушко».