Оскар бросил игральные кости на стол.
— В древности, когда наши предки были язычниками и не знали Элла, а молились лишь детям его, да еще ложным богам, то они не делали ничего, не бросив кости. Когда король выбирал воеводу для войска, или купец — капитана своего корабля, или отец одного из двух добивающихся руки его дочери, он бросал кости — пять раз. Можно было меньше, но больше — никогда. Эти символы означают что-то важное — силу, разум, смелость, прозорливость. Можно просить по-другому, и тогда… Впрочем, будем просить по новому кодексу судьбы — старый, наверное, уже никто не помнит.
— Я не буду в этом участвовать, — отчеканил Домналл решительно. — Если вы доверяете старым костяшкам судьбу вашей дочери, то я ценю ее чуть подороже!!
— Значит, ты готов от нее отказаться?
Кипя гневом, командор шагнул было к двери, но тут же вернулся обратно.
«Может быть, — подумал он, — Господь и в самом деле дает мне шанс получить Бригитт?»
— Итак, — между тем продолжал Оскар. — Символы ты, думаю, знаешь, кодекс тоже, может, помнишь — этому еще обучают в наших рыцарских академиях.
— Да, помню, — уже бодрее ответил капитан. — Давайте бросайте и покончим с этим побыстрее.
Губернатор покачал головой.
— Бросать будешь ты. Точнее, спрашивать судьбу! Хорошенько помолись, если ты и в самом деле хочешь вымолить удачу!
Домналл не помнил, как бросил кости первый раз. Удрученно оценил результат.
«Борьба с драконом» и «кинжал». Неважный символ.
Он приуныл.
И в самом деле — кто же сражается с драконом кинжалом? Вот если в паре с первым знаком выпал бы «меч» или «копье»…
Потряс кости в ладонях и бросил второй раз.
Выпали «дева» и «корабль».
Молодой человек несколько приободрился. Сочетание можно было толковать двояко — или как символ верного ожидания, или как неудачный выбор — женщине не слишком пристало командовать кораблем.
Третий раз — недурно: «меч» и «щит». Но меч не обычный, а длинный. Стало быть — «трудный, но успех».
Четвертый бросок.
«Башня» и «лестница». Штурм — тяжелый и непредсказуемый, вспыли в памяти строки из «Кодекса Норн», читанного когда-то. У капитана сильнее забилось сердце.
Два раз подряд выпал знак, означающий то же самое — тяжелую борьбу, но с надеждой на успех.
Чувствуя, как выступает испарина на лбу, он долго тряс кости в пригоршне, все не решаясь бросить.
И когда, наконец, разжал ладони, почудилось, что сердце остановилось.
— Элл и святейшая задница!! — выругался губернатор.
Обреченно смотрел капитан-командор Домналл ок Ринн на кости, чувствуя, как непонятный холодок ползет по спине. Перевел взгляд с одной грани на другую, потом зажмурился и вновь открыл глаза, словно думая, что дьявольские знаки исчезнут.
«Ночная кобыла»! Дважды!
Смерть, угроза, полная неудача, потеря всего, немилость небес, болезнь… Что ни загадай, все будет правдой.
В азартных играх она не просто лишала игрока ставки — отнимала сумму его очков от результата.
В гаданиях же — в сочетании с любым другим знаком просто уничтожала его. А удвоенная — распространяла все эти угрозы и на тех, кто был рядом с неудачником.
Он поднял взор на адмирала.
И мельком удивился — тот был и в самом деле испуган. Старый, прошедший огни и воды вояка испугался выпавших костей?!
— Как в тот раз… — прошептал помертвевшими губами.
Обреченно махнув рукой, наместник сгреб кости со стола и швырнул в шкатулку.
Домналл не возражал — похоже, смысла продолжать разговор не было. Да и что тут можно было сказать? Он принял условия отца Бригитт и проиграл.
Судьба сказала свое слово.
— Слуги проводят тебя через черный ход, — изрек Оскар, обтерев испарину. — Не надо тебе видеть Бригитт — сейчас, по крайней мере.
И вдруг добавил совсем простецки, как какой-нибудь плотник или матрос:
— Поверь, сынок, мне теперь и самому жаль, что так получилось… Но что сделано, то сделано. Их, — он почему-то ткнул пальцем куда-то вниз, — не обманешь…
* * *
Тот же день. Стормтон. Квартал Айланс-Лоу.
По кривой замызганной улочке предместья шла стройная темнокожая девушка.
Ступала торопливым шагом, время от времени тревожно озираясь.
На плечах ее было синее покрывало, а голову охватывала апельсинового цвета повязка, каковую обязаны были по законам хойделльской короны носить продажные женщины.
Собственно, не было ничего удивительного в том, что черная проститутка забрела сюда, в айланский квартал Стормтона.
Многие подневольные выходцы с жаркого материка приходили сюда — пообщаться со свободными родными и друзьями, помолиться перед идолами отеческих богов, стыдливо замаскированными под святых и праведников Истинной Церкви, поворожить у местных маммбо и хунганов, или зажечь лампаду в часовне, поставленной в память Черного Капитана.
Именно тут, у тайных вожаков, рабы предпочитали хранить любовно скапливаемые на выкуп деньги, именно сюда собирались на праздники в честь темных богов и духов, привезенных рабами из-за океана.
Тут на базарах почти свободно продавались засушенные ящерицы и мыши, мумифицированные крысы, толченые змеи, черепа ягуаров и вообще невиданных животных. Сюда приходили тайные посланцы нечестивых пикаронов. Тут на ночных сходках творили суд и выносили приговоры тайные вожди, тут совершались обряды, от которых иногда выли собаки и просыпались мучимые тревогой обыватели в другом конце города.
И не случайно стражники, если все же решали зачем-нибудь пройти по здешним улицам, украдкой набирали в баклажку освященной воды — на тот случай, если повстречается им вздумавший погулять мертвец.
Но не для того направлялась сюда юная блудница, чтобы помолиться Икхо и брату ее Ану, повстречаться с милым дружком вдали от хозяйского глаза или забыться в веселой пляске. Ее лицо явственно говорило, что пришла она по делу важному и отлагательств не терпящему.
Она остановилась перед хижиной за невысоким забором из плетеного тростника.
Хижина эта выделялась среди жилищ обитателей айланского квартала — сложенных из стволов гваяка или плетенных из ветвей пальмы, на коралловом фундаменте, под скошенными крышами, крытыми старыми корабельными досками или охапками камыша. Ее как будто перенесли с далекого материка. Сложенная из перемешанной с донным илом глины, под конической бамбуковой кровлей, расписанная разноцветными красками.
Возможно, ее построил вольноотпущенник, мучимый тоской по родине?
Во дворе на корточках сидела немолодая толстая тетка, чьи космы были присыпаны солью седины, облаченная в платье из рваной мешковины, и доила тощую козу, меланхолично пережевывающую сухой камыш плетня.