Среди пассажиров преобладали молодые офицеры, с нескрываемой радостью покидавшие мятежные Балканы. Две санитарки сопровождали раненого — он неподвижно лежал на носилках в хвостовой части, забывшись тяжелым сном.
Перед вылетом молодой небритый пилот с эмблемой МЧС на вопрос: мол, долетим ли нормально, хлопнув по остеклению кабины, пошутил в том духе, что этот старичок винтокрылый еще в Афганистане летал — и до сих пор цел. Полковник Снегирев тогда еще засомневался — Ми-24 хотя и выглядел довольно старым, но неужто ему три десятка лет?
Под гул турбин они взлетели, оставив в надвигающейся темноте зловещие пожары городка Медвежде.
По салону разнесся водочный запах — нетерпеливые офицеры распечатали пронесенные с собой бутылки сливовицы. Захмелев, они пытались перекричать вертолетный грохот, безудержно хохотали.
В другой раз Снегирев и сам повеселился бы от души, но сегодня пьяная сутолока раздражала. Подвыпившая медсестра обняла его, потянувшись губами к небритой щеке.
— Товарищ полковник, — поиграла она глазками, — вы что делаете в Москве?
Он вежливо отстранился и уставился в иллюминатор, в который и увидел несущуюся навстречу «Иглу» или стингер, а может быть китайский FN-6, в изобилии попадающий сюда из Афганистана…
…Кое-как поднялся на склон.
Жар от догорающего вертолета уже не был так силен. Пламя не трещало, и было даже слышно, как неподалеку между валунами журчит ручей. Запах жаркого перебивал вонь сгоревшего пластика и керосина.
Когда-то, после Ферганы, он думал, что никогда не сможет есть шашлык и котлеты, а вот поди ж ты, привык.
Вертолет выгорел основательно — стало ясно, что погибли все.
В покореженной кабине маячил остов летчика, который, съежившись в огне, казался скрюченным карликом. Легкий ветер обвевал его, сдувая серый прах, обнажая черные, выжженные глазницы.
Рядом с мертвой машиной валялись тела — истерзанные огнем, в горелых лохмотьях.
Кое-где из-под пепельных обломков торчали обугленные кости, обгорелое тряпье и сизые от огня стволы — то, что осталось от полных жизни людей, надеявшихся на то, что все кончилось…
Оно и кончилось…
— А я вот спасся, — пробормотал Снегирев.
Но, может, кто-то успел выбраться, как он? Быть может, кому-то еще можно помочь?
Обошел машину.
И тут услышал тихий стон.
Жертва обнаружилась неподалеку. Это была та самая девушка, которая спьяну лезла с поцелуями. Как видно, санитарка силилась сорвать с себя вспыхнувший камуфляж — левая грудь обгорела до мяса, другая розовела нежным девичьим соском. Опаленное лицо казалось маской самой смерти — широко раскрытый рот, обрамленный стянутой обугленной кожей, скалился ставшими вдруг очень длинными зубами на запеченных челюстях.
Самое чудовищное, что несчастная была еще жива!
Хриплые вздохи доносились из сожженной гортани, на незатронутой огнем коже билась нитяная жилка.
С такими ожогами девушка должна была в момент умереть, но все-таки жила, и Снегирев некстати вспомнил разговорчики, слышанные в местных корчмах. Что, мол, в этих горах есть нечто, что иногда может сделать мертвеца живым, не зря тут так много легенд о вампирах, и что даже кое-кто видел достоверно убитых вполне живыми и бодрыми. И что сейчас, в последние времена, пусть и в их начале — сила эта оживилась.
Умирающая застонала. Снегирев подумал, что даже оказать последнюю услугу мимолетной спутнице не может — пистолет он сдал инспектору-бельгийцу перед вылетом, как и полагалось согласно последнему «Протоколу об урегулировании» чего-то там.
Затем решительно развязал рюкзак, достал аптечку и один за другим вогнал в руку девушки три шприц-тюбика с промедолом. Хриплое дыхание начало затихать.
Вытащил из кармана ее комбинезона синюю книжечку удостоверения сотрудника ООН, где значилось: «Mariya В. Gordeeva, Russia, senior sergeant».
Несчастная, еще час назад пытавшаяся весело закадрить московского полковника, прожила неполных двадцать семь лет. В удостоверение были вложены два фото детей лет четырех — мальчика и девочки.
«Вот еще одна из тех, кого ты так и не смог защитить», — прозвучало где-то в глубине души застарелой болью.
Встав, он решительно принялся обходить место катастрофы, надеясь найти то, что ему поможет. Как бы то ни было, он жив, а значит, надо продолжать жить.
Ему повезло… Метрах в десяти от обломков он нашел автомат «Абакан» с тремя спаренными кустарно магазинами, на цевье которого висела вырванная из суставов кисть чьей-то руки с вытатуированной мордой леопарда.
Минута потребовалась ему, чтобы разжать швейцарским ножом окостеневшие пальцы.
Затем этим же ножом он разрезал стягивающую рожки изоленту.
Старая, еще афганская манера, расползшаяся ныне по миру от Ирака до Калифорнии — соединять вместе по два-три магазина зараз — его не привлекала. Такие связки не лезли в подсумки и карманы разгрузки, к тому же они утяжеляли оружие, да еще в них набивались пыль и мелкие камешки.
Рассовал рожки по карманам, перекинул автомат за спину и пошел. Путь его лежал на юго-юго-восток — туда, где километрах в тридцати находилось одно из немногих уцелевших тут еще славянских сел и стоял болгарский блокпост. Его со дня на день должны были убрать, но, кажется, еще не убрали.
Согласно наставлениям, без крайней нужды не полагалось покидать место аварии, а тихо ждать спасателей, но Снегирев отлично знал две вещи. Во-первых, что погибший «Мишка» был последним вертолетом сворачиваемой миссии, а новый пришлют неизвестно когда. И второе — ему было хорошо известно, кто устремляется в этих краях к месту гибели любой машины или боя.
Должно быть, кто-то проклял и в самом деле эти несчастные горы, ибо за восемнадцать месяцев Снегирев насмотрелся такого, что удивляло и заставляло сжиматься сердце даже после всего, что он повидал за свою полную войнами жизнь.
Горели деревни, полыхали церкви. Сколько он видел всего этого — сожженных дотла хуторов, обширных пепелищ и трупов. Все больше сербов, а иногда и албанцев — тех обычно вешали на воротах или сажали на кол. Если «сербота» была просто мусором, подлежащим уборке, то во втором случае, наверное, было что-то личное — отбитая когда-то девчонка, спор из-за межи или просто пьяная ссора.
Край быстро превращался в вотчину банд, и недалек был тот день, когда полевые командиры начнут делить все, что осталось от несчастной страны, стреляя во вчерашних товарищей. Он это видел не раз — Афганистан, Таджикистан, Сомали, Судан, Чечня…
Солнце поднималось, гористые окрестности наполнялись утренними звуками — зашептала, заколыхалась трава, запели птицы. Миру явно было не до войны между представителями вида «гомо сапиенс». Полковник свернул к обочине и остановился. Сжевал сухпай, запил водой из фляги. Отметил непривычную усталость — да, годы дают о себе знать, закурил…