Ворота распахнулись, и ратники молча, бегом бросились к лагерю татар. Лагерь — слишком громко сказано; так, можно сказать — стоянка. Шатров не было — развели костры, варят нехитрую похлебку. Поснимав с лошадей седла, уселись на них, трапезничают.
Татары заметили устюжанских ратников поздно. Видимо, не укладывалось в их головах, что осажденные могут предпринять столь дерзкую вылазку. Дружинники с ходу врубились на позиции врага, и пошла сеча злая — в неверном, колеблющемся свете костров рубились яро. Татары от внезапного нападения дрогнули было. Привыкли они воевать конными да днем, и почти всегда — с численным перевесом. А эти русские все делают не так, одно слово — неверные.
Но опыт и решительность татарских военачальников вскоре изменили баланс сил. Наших стали теснить, ряды дружинников таяли — все-таки тяжело сражаться, когда на одного русича приходилось по трое-четверо татар. Дружинникам удалось соединиться, и они, сдерживая напор татар, стали пробиваться назад, к крепости. Татары, видя отступление русских, усилили давление, и я понял, что они хотят ворваться в крепость через ворота на плечах наших защитников. Для татар момент очень удачный.
Видели неприятный — даже катастрофический — поворот событий и дозорные на стене. На какое-то время они замешкались. Быть беде! Я со стены бросился к воротам. Надо успеть закрыть их до того, как татары ворвутся. Если перебьют немногочисленных стражей у ворот, считай, город пал. За воротами, в городе, татары растекутся ручейками по улицам, бой разобьется на многочисленные мелкие стычки, и участь горожан станет незавидной.
В ворота вбегали ратники, помогая раненым. Вот уже показались и татары, яростно прорубающиеся к воротам. Все! Ворота надо закрывать. Пусть и не все ратники успеют пройти, и, заперев ворота, мы фактически обрекали их на смерть, но лучше пожертвовать малым, спасая город.
Стража у ворот все медлила.
— Затворяй! — заорал я.
— Наши еще не все прошли!
— Затворяй, ворвутся татары — всем хана будет!
Створки медленно стали закрываться. Кто-то из ратников еще успел проскочить в сужающуюся щель. Ворота закрылись, стража резво загнала в пазы смазанную дегтем дубовую поперечину в ворота еще продолжали стучать и взывать о милосердии наши ратники, и слышать их было невыносимо больно.
Перед воротами кипела отчаянная схватка, каждый ратник пытался продать свою жизнь подороже. В храбрости устюжанам не откажешь. Чем бы им помочь? Взгляд мой упал на веревку, висящую на крюке у стены. Решение пришло сразу. Я схватил веревку, привязал один ее конец за деревянную балясину ограждения и сбросил вниз. Воистину утопающий хватается за соломинку. За веревку два раза дернули, и мы потащили тяжелый груз вверх. Это был наш ратник, раненный в руку и ногу. Кто-то из его сотоварищей углядел в темноте веревку и обвязал ею раненого. Мы снова сбросили веревку и опять подняли раненого.
Бой сместился от ворот к веревке — она давала хоть и малую, призрачную, но надежду на спасение.
Так мы и вытаскивали на стену ратников — одного за другим, пока бой внизу не стих. Удалось спасти восемь человек. Пусть и немного, но меня утешала мысль, что и я приложил руку к спасению соплеменников. Но большая часть воинов полегла в схватке, дорого продав свои жизни. Несколько десятков дружинников вернулись в город через ворота, — им повезло больше. Наверняка татары тоже понесли ощутимые потери.
Ночь — вернее, ее остаток, — прошла без потрясений. Утром с высоты стены открылось печальное зрелище. Все пространство перед городской стеной было усеяно телами павших. Издалека было невозможно попять, чьих тел больше — наших или татарских, но количество впечатляло.
Ближе к полудню от татар, с белой тряпкой на копье, к стене подскакал парламентер. Что-то новенькое, я такого еще не видел.
— С главным хочу говорить!
На стену поднялся хмурый воевода, окинул взглядом бывшее поле боя и помрачнел.
— Что хотел, нехристь?
— Хан — да продлит Аллах его годы — предлагает перемирие на сегодняшний день. По нашим законам погибшие должны быть захоронены до захода солнца.
Воевода подумал, махнул рукой.
— Согласен. Верно ли слово хана?
— Мы будем без оружия.
Парламентер ускакал, и вскоре мы увидели, как на поле вышли пешие татары. Щитов, копий, сабель, луков на них и в самом деле не было. Воины стали собирать павших, уносили их к своему стану и укладывали в телеги, не иначе как отобранные у крестьян.
Воевода распорядился собрать наших павших. Стража приоткрыла одну створку ворот, на стене стояли наготове лучники. Безоружные дружинники вышли на поле брани и по примеру татар стали собирать павших, сносили их к собору внутри крепости. Я в этом не участвовал, находился на стене. Да, многовато наших полегло, не рассчитал воевода сил.
После похорон — и наших и татарских — следующий день прошел спокойно. Татары изредка пускали стрелы в защитников города, ратники отвечали тем же. Татары явно были в замешательстве, не ожидая встретить столь яростного сопротивления. По большому счету, и штурма с их стороны не было — всего лишь попытка, — а воинов потеряно много, и помощи ждать неоткуда. Слишком далеко от своего ханства они забрались. Побольше бы нам ратников — еще неизвестно, чем бы все закончилось.
Надо помогать нашим. Вопрос — как? Пройти» по деревням, собрать лучников в кулак и ударить в тыл татарам? Собираться будут долго, и к тому же крестьянин против поднаторевшего в боях татарина — не вояка. А может, самому совершить ночную вылазку? Да использовать сразу несколько своих необыкновенных способностей? До сих пор я пользовался в каждом конкретном случае лишь одной. Да, раньше я не пробовал, потому что хватало возможностей противостоять противнику. Теперь, видимо, пришло время задействовать все, что можно. В конце концов я ничего не теряю, если что-то не получится. В случае же удачи мне удастся качнуть почти равный сейчас расклад сил в нашу пользу.
Вернувшись на стену, повернулся в сторону татар. Потоптался на месте — что-то меня держало. Может, обратиться к древним славянским богам? Попробую к Костроме — в будущем ее нарекут Снегурочкой. Как раз дед ее родился в этих местах. Это сейчас Снегурочка — милая внучка Деда Мороза. В свои времена Кострома — богиня урожая — являлась покровительницей покойников, умерших преждевременно, не своей смертью. Они превращались в особый вид нечистой силы — заложных. Эти «живые мертвецы», по-современному — зомби, шлялись по земле и вредили живым.
Потому я и решил обратиться к ней. Вознес со стены горячую молитву к Костроме, пообещав в конце выставить богатую выпивку в качестве дара. Известно ведь — Кострома умерла от перепоя. Постоял, прислушиваясь. Нет, видимо, не дошла моя молитва до богини славянского пантеона. Не подала богиня знак, не откликнулась.
А через полчаса, стоя в дозоре на стене, я услышал вопли ужаса во вражеском стане. Татары метались, рубились с кем-то. Из недалекого леса в темноте к ним брели и брели толпы страшных упырей — с вытекшими глазами, с изъязвленной кожей, в немыслимых лохмотьях. Они хватали татар костлявыми руками и душили. Татары отбивались, как могли. Саблями срубали головы, отсекали руки и ноги. Но невозможно убить единожды уже убитого. Мертвецы снова вставали и упрямо шли на татар. Такого кошмара я не видел даже в голливудских фильмах ужасов. Ратники на стене замерли от увиденной картины. Даже у меня, вызвавшего весь этот ужас, стыла кровь в жилах. То-то сейчас хан жалеет, что в поход пошел!