Повисла долгая пауза.
— Должен признаться, — отозвался наконец Т., — вы меня изумляете. Откуда вам это известно? Я не имею привычки бормотать вслух.
— Вы не ответили.
— Не знаю, — сказал Т. — Должна ведь на нём быть одежда. А масло на волосах… Видимо, случайное сближение… Дайте вспомнить… Подумалось отчего-то о пьяных рубенсовских сатирах, которые тут совершенно ни при чём… Но каким образом…
Т. не договорил — ему показалось, что темнота впереди сгустилась в угрожающий твёрдый клин, который вот-вот ударит его прямо в грудь, и он ощутил необходимость срочно предпринять какое-то действие. Стараясь двигаться бесшумно, он сполз со стула на пол и пригнулся. Ощущение опасности ушло. А ещё через миг Т. перестал понимать, почему так вышло, что он стоит на коленях, упёршись руками в пол.
— Ну, — сказал голос насмешливо, — это тоже случайное сближение? Я имею в виду пережитый вами страх перед темнотой? И странное для аристократа желание встать на четвереньки?
Т. поднялся с пола, нащупал стул и снова сел на него.
— Прошу вас, объяснитесь, — сказал он. — И прекратите эти выходки.
— Поверьте, я не получаю от них никакого удовольствия, — ответил голос. — Просто теперь вы на опыте знаете, что источник всех ваших мыслей, переживаний и импульсов находится не в вас.
— Где же он?
— Я уже сказал, этот источник — я. Во всяком случае, в настоящий момент.
— Одни загадки, — сказал Т. — Я хочу вас увидеть. Зажгите свет.
— Что же, — отозвался голос, — это, пожалуй, можно.
Загорелась спичка. Т. не увидел перед собой никого. Ничего необычного в чулане тоже не было: какие-то тюки, банки и бутылки на полках. В самом тёмном углу померещилось шевеление — но это оказалась просто дрожащая тень от мотка верёвки.
Была, впрочем, одна странность.
Спичка, которая зажглась в двух шагах от Т., висела в пустоте.
Плавно спустившись вниз, она зажгла стоящую на ящике керосиновую лампу, причём её колпак сам собой поднялся и опустился на огонёк. Затем колёсико лампы повернулось, и огонёк из красновато-жёлтого стал почти белым.
Перед лампой никого не было. Но Т. заметил на стене напротив еле заметный контур человеческого тела — тень, которую отбросил бы стоящий у лампы человек, будь он почти прозрачным.
Вскочив, Т. вытянул руку, чтобы коснуться прозрачного человека — но его рука схватила воздух.
— Не трудитесь, — сказал голос. — Вы сможете схватить меня руками только в том случае, если я захочу этого сам — а я не хочу. Дело в том, что я создаю не только вас, но и всё вами видимое. Я выбрал стать тенью на стене, но точно так же я могу стать чем угодно. Как создатель, я всемогущ.
— Как ваше имя?
— Ариэль.
— Простите?
— Ариэль. Вы «Бурю» Шекспира помните?
— Помню.
— Пишется так же, как имя из «Бури». Приятно было познакомиться, граф. На этом наше первое свидание заканчивается. Сегодня я появился перед вами, чтобы сказать — успокойтесь и ведите себя так, словно всё в порядке и вы уверены в себе и окружающем.
— Но я не уверен в себе, — ответил Т. шёпотом. — Наоборот. Я ничего про себя не помню.
— В вашей ситуации это нормально. Никому не жалуйтесь, и всё придёт в норму.
— Я не знаю, куда и зачем я иду.
— Вы это уже знаете, — отозвался Ариэль. — Вам объяснили — вы идёте в Оптину Пустынь. Так что возвращайтесь на палубу и продолжайте путешествие.
Т. показалось, что последние слова донеслись откуда-то совсем издалека. Прозрачная тень на стене исчезла, и сразу вслед за этим погасла лампа. Некоторое время Т. сидел в темноте, даже не пытаясь связно думать. Затем он услышал звуки струн. Встав, он нащупал дверь, открыл её и решительно шагнул в полосу солнечного света.
Навстречу ему по палубе двигалась странного вида процессия.
Впереди шествовал молодой безбородый мужик, одетый в грубую тунику из сермяги — такую же, как на гребцах. В его волосах блестел золотой венок, а руки сжимали лиру, струны которой он теребил с задором опытного балалаечника, морща лицо и приборматывая что-то вслух. Следом шла полная дама, одетая в многослойный хитон из лёгкой полупрозрачной ткани. За дамой шли два мужика со сделанными из перьев опахалами в руках — они работали слаженно и чётко, как пара деревянных кузнецов-медведей на общем стержне: когда один опускал опахало к голове дамы, другой поднимал своё, и наоборот.
Увидев Т., дама остановилась. Смерив взглядом его мускулистую фигуру в мокрой рубахе и плотно обтягивающих ноги панталонах со штрипками, она спросила:
— Кто вы, милостивый государь?
— Т., — ответил Т. — Граф Т.
Дама недоверчиво улыбнулась.
— Значит, это не просто внешнее сходство, — сказала она. — Какая честь для бедной провинциалки! Сам граф Т… Я княгиня Тараканова к вашим услугам. Но чем обязана удовольствию видеть вас в гостях, ваше сиятельство? Опять какое-нибудь безумное приключение, о котором будут писать все столичные газеты и болтать все салоны?
— Видите ли, княгиня, я ехал в поезде, но отстал от него и упал с моста в реку. Не появись из-под моста ваш корабль, я бы, наверно, утонул.
Княгиня Тараканова засмеялась, кокетливо закатывая глаза.
— Утонули? Позвольте вам не поверить. Если хоть часть тех историй, которые о вас рассказывают, правда, вы способны проплыть всю эту реку под водой. Но на вас мокрая одежда? И вы голодны?
— Признаться, насчёт голода вы угадали.
— Луций, — сказала княгиня мужику с опахалом, — проводи графа в комнату для гостей. А как только он переоденется в сухое, веди к столу.
Она повернулась к Т.
— Сегодня у нас на обед фамильное блюдо. Brochet tarakanoff, щука по-таракановски.
— Вообще-то я придерживаюсь вегетарианской диеты, — сказал Т. — Но ради вашего общества…
— Какое вино будете пить?
— Писатель Максим Горький, — с улыбкой произнёс Т., — обычно отвечал на этот вопрос так: «хлебное». За что его очень ценили в славянофильских кругах, но недолюбливали в дорогих ресторанах… Ну а я предпочитаю воду или чай.
Через четверть часа Т., одетый в халат красного шёлка и свежепричесанный, вошёл в столовую.
Столовая оказалась просторной комнатой, украшенной копиями античных скульптур и древним бронзовым оружием на стенах. Вокруг изысканно сервированного стола были расставлены банкетки, накрытые мягкими разноцветными покрывалами; княгиня Тараканова уже возлежала на одной из них. Т. понял, что пустое ложе напротив приготовлено для него.