В коридоре послышались шаги.
«К тому же, — думал Т., — если я сейчас встану под пулю, я не разрушу планы Ариэля. Это как раз вполне с ними согласуется. Может, потому меня и посещают такие мысли? Вот чёрт, опять запутался. Впрочем, не время…»
Шаги в коридоре стихли у самой двери.
Прошло несколько минут. Наконец, Т. надоело это безмолвное противостояние, и он взвёл оба курка. Их щелчки показались напряжённому слуху громкими, как удары бича.
— Граф, — произнёс мужской голос за дверью, — я знаю, что вы здесь. Я видел разбитое стекло и верёвку на крыше. Не стреляйте, прошу вас.
— Да что вы, сударь, — сказал Т., — я и не собирался. Какие только мысли приходят вам в голову…
Дверь открылась, и в комнату вошёл высокий человек в белом кавалергардском мундире, с золотой каской в руке. Это был блондин лет тридцати с небольшим — вернее, подумал Т., полублондин: волосы сохранились только на его висках и затылке, а вся остальная голова была лысой, причём лысина имела неправдоподобно прямые и чёткие границы, словно от лба до макушки промаршировала рота военных лилипутов с косами.
Т. заметил, что кавалергард держит каску надетой на кулак — будто выставив перед собой золотой таран со стальной птицей и белой восьмиконечной звездой. Т. усмехнулся и навёл ствол ему в лицо.
— Вы обещали не стрелять, — напомнил тот.
— Я и не буду, — сказал Т., — если вы отдадите мне свой пистолет.
— Пистолет?
— Да, — ответил Т. — Пистолет, который вы прячете под каской. Она выступает вперёд дальше, чем если бы вы несли её просто на руке.
Кавалергард виновато улыбнулся, снял каску с руки и отдал Т. маленький браунинг. Взяв оружие, Т. кивнул в сторону стола.
— Садитесь. Только без глупостей, предупреждаю очень серьёзно.
Господин уселся на то место, где незадолго перед этим сидел демиург.
Т. нахмурился — у него мелькнула крайне неприятная мысль, что это на самом деле не Олсуфьев, а всё тот же Ариэль, который выбежал за дверь, переменил грим и наряд и вошёл в комнату в новом качестве.
Т. сел напротив кавалергарда и положил ружьё на колени. Несколько мгновений они молча глядели друг на друга. Потом Олсуфьев нарушил молчание.
— Я знал, рано или поздно вы придёте, — сказал он. — Что ж, граф, у вас есть все основания требовать удовлетворения. И я обещаю дать его в любой форме. Только прошу не впутывать в наши расчёты Аксинью. Это чистое существо не имеет никакого отношения к происходящему между нами.
— Прекрасно, — ответил Т. — Может быть, в таком случае вы объясните, что, собственно, между нами происходит? Я теряюсь в догадках.
Олсуфьев исподлобья глянул на Т., словно игрок, пытающийся понять, какие карты на руках у соперника.
— Что вы знаете?
Т. усмехнулся.
— Я знаю не всё. Но кое-что мне известно. И если я хоть раз замечу ложь, я размозжу вам голову. Поэтому не лгите и не изворачивайтесь. Рассказывайте всё как есть от начала до конца.
— Спрашивайте, — согласился Олсуфьев.
— Что такое Оптина Пустынь?
— Не знаю.
— Вы лжёте, — сказал Т., поднимая ружьё.
— Нет, не лгу. Я действительно не знаю. И сыскное отделение тоже. Ваше путешествие, граф, как раз и является попыткой найти ответ на этот вопрос.
— Не говорите со мной загадками, — сказал Т. — Мне нужны отгадки. Ещё раз спрашиваю, что находится в Оптиной Пустыни?
Олсуфьев улыбнулся.
— Бог.
Т. посмотрел на него с недоумением.
— Бог?
— Это просто самое короткое известное мне слово, указывающее на то, что за пределами всяких слов. Можно притянуть сюда много других терминов, только какой смысл? Вечная жизнь, власть над миром, камень философов — всё это меркнет по сравнению с тем, что находит пришедший в Оптину Пустынь.
— Подождите, — сказал Т. — Не нужно поэтических образов, прошу вас. Только факты. Вы хотите сказать, что попавший в Оптину Пустынь встречает Бога?
— Или становится Богом сам. Это знает только тот, кто туда попал. Например, Соловьёв. Но поговорить с ним нет никакой возможности, потому что он находится под строжайшим арестом, и высочайшим указом ему не дозволяются разговоры даже со мной. Он на положении Железной Маски — допрашивать его может только сам император. А вопрос, как вы понимаете, представляет исключительный интерес и важность. Именно поэтому я и решил… э-э… привлечь вас на помощь.
— Почему меня?
— Соловьёв сказал, что в Оптину Пустынь можете попасть только вы.
— Когда он это сказал и кому?
— Нам с вами, — ответил Олсуфьев. — В этой самой комнате, около года назад. Он говорил, что у меня ничего не получится, сколько я ни старайся. А вот вы сможете — если бросите все свои дела, заботы и планы.
— Как это связано с монахами из банды Победоносцева?
Олсуфьев посерьёзнел.
— Связано самым прямым и непосредственным образом. Для них, как и для меня, вы являетесь своего рода ключом к потайной двери, ведущей к чуду — только они пробираются к нему другим маршрутом.
— Почему они хотят принести меня в жертву своему гермафродиту?
— Насколько я понимаю, они надеются таким образом открыть дверь в Оптину Пустынь. Их манит эхо того же самого знания — древнее и невероятно искажённое. Сектанты, конечно, уже давно не понимают смысла своей веры. Они просто опасные маньяки. Соловьёв предупреждал — они попытаются остановить вас. Больше того, он упоминал, что преследовать вас могут не только люди, но и существа невидимого мира, своего рода стражники, старающиеся сбить с пути любого, кто начинает путешествие в Оптину Пустынь.
Т. нахмурился.
— Соловьёв говорил про духов?
— Да.
— Их много?
— Он говорил про одного, который будет выдавать себя за создателя мира и требовать, чтобы вы ему подчинились. Это страж прохода, демон, обладающий невероятной оккультной мощью. Вы должны его победить, хотя это практически невозможно.
— А он не говорил, как зовут духа?
— Да, он называл имя, — сказал Олсуфьев. — Его зовут… Очень характерное слово. Астарот… Или…
— Ариэль?
— Да, кажется так.
— Но почему я ничего про это не помню?
— Именно потому, — ответил Олсуфьев, — что я решился организовать для вашего путешествия те идеальные условия, о которых говорил Соловьёв. Я помог вам полностью позабыть все дела и заботы, кроме самой главной.