С минуту Т. заворожённо глядел на искры света в кристаллических гранях, а затем дверь трюма открылась, и на пол упал бледный луч карбидного фонаря.
— Граф Т… Боже мой, в каком виде. А знаете, вам идёт этот наряд. Из вас вышел бы недурной гоплит.
Лицо стоящего у двери было скрыто полосой тени, но Т. узнал голос.
— А вы выглядите на редкость безобразно, Кнопф, — сказал он.
Действительно, Кнопф смотрелся не лучшим образом — его мокрый пиджак был покрыт пятнами жирно блестевшей грязи или тины.
— Это сделали вы? — спросил Т., указывая на трупы.
— Нет, — ответил Кнопф. — Не я, а стрелы духового ружья, смазанные экстрактом цегонии остролистой.
— Что это такое?
— Растение из амазонской сельвы, которое обладает весьма особенными свойствами. Ботаники называют её «cegonia religiosa».
— А кто стрелял?
— Хотите узнать? — отозвался Кнопф. — Извольте.
Он сунул руку за пазуху и вынул оттуда нечто, сперва напомнившее Т. кожаный кошель. Но когда предмет попал в луч фонаря, стали видны седые волосы и презрительно сморщенные чёрные глазницы.
Это была высушенная человеческая голова на длинной пряди волос — даже не голова, потому что из неё вынули череп, а просто сушёное лицо. От него отходил длинный мундштук. Кнопф поднёс его ко рту и дунул.
Раздался низкий вибрирующий звук, похожий на крик ночного зверя. Т. услышал шлёпанье босых ног, и по лестнице в трюм скатилось пятеро крохотных существ, одетых в карнавальные фраки, разноцветные жилеты и цилиндры; всё это было мокрым и грязным, в таких же пятнах тины, как на одежде Кнопфа. Обступив Кнопфа, они замерли на месте.
— Вы вовлекли в свои мерзости детей? — брезгливо спросил Т.
— Это не дети, а амазонские индейцы, безжалостные и опытные убийцы. Они не вырастают выше двух аршин. Младшему из них около сорока лет.
— Зачем тогда этот дурацкий маскарад?
— Единственный способ не привлекать внимания в пути, граф, это перевозить наших маленьких друзей под видом цирковых коротышек. Оно, конечно, хлопотно, но приносимая ими польза искупает все трудности. Они действуют совершенно бесшумно, а по своей убойной силе могут сравниться с пулемётной командой…
Пока Кнопф говорил, Т. поставил лампу на лавку и незаметно сбросил верёвочный моток с копья на пол.
— Трудно представить себе что-нибудь бездарнее убийства беззащитных людей с помощью яда, — сказал он.
Кнопф хитро покрутил пальцем в воздухе.
— Не всё так просто! Их убил не яд. Их убило безверие.
— Что вы имеете в виду?
— Знаете ли вы, почему цегония остролистая называется также «религиозной»? В ней содержится не просто яд, а особый алкалоид с сильным избирательным действием. Он не действует на человека, безусловно и глубоко верующего.
— В кого? В Бога?
— В Провидение, Высшую Силу, Истину, Будду, Аллаха — неважно, как вы это назовёте. Главное, чтобы вера была искренней. Когда-то такой яд использовали индейские колдуны для своих магических обрядов, а во времена конкисты про его свойства узнали, потому что он не действовал на некоторых католических миссионеров, хотя убивал обычных грабителей-конкистадоров…
Т. перевёл взгляд на покрытый трупами пол. Под сермягой на груди ближайшего гребца тускло блестел медный крест.
— Так вот, — продолжал явно любующийся собой Кнопф, — перед экзекуцией всем этим несчастным, включая хозяйку, было предложено помолиться. Как видите, ни у кого не нашлось веры даже с горчичное зерно.
Т. поглядел на труп княгини Таракановой.
— Но зачем ваша амазонская сволочь убила эту бедную женщину, которая в жизни не обидела и мухи?
— Представьте заголовки петербургских газет, — сказал Кнопф. — «Пожар на яхте сумасбродной помещицы…» Или так — «Отлучённый от церкви граф празднует огненную помолвку с княгиней-язычницей…» Экстравагантная смерть не вызовет ни у кого подозрений. Ни один коронёр не заметит крошечных ранок на обгоревших трупах.
Т. медленно передвинул ногу и наступил на конец размотавшейся верёвки, прижав его к полу.
— Ну а ваш античный шлем, — продолжал Кнопф, — послужит лишним доказательством давно ходящих слухов о вашем помешательстве, граф.
С этими словами он постучал себя пальцами по голове.
— Неплохо, Кнопф, — сказал Т. — Но в ваших рассуждениях есть одна слабость.
— Какая же?
— Вы обратили внимание на мой шлем. Но не обратили на копьё.
Т. перекинул сариссу в свободную руку и показал её Кнопфу. Тот растянул губы в улыбку.
— Ваше упрямство вызывает уважение — хотя, конечно, отнимает силы и время. Вот только как же ваш знаменитый принцип непротивления злу? Боюсь, что в этом зловонном трюме вам не удастся соблюсти его в полной мере…
— Забота о моих принципах очень трогательна, — ответил Т. — Но я следую им применительно к обстоятельствам.
— Ну что ж, — промурлыкал Кнопф, — давайте узнаем, есть ли в вас истинная вера… Вам, наверно, и самому ужасно интересно?
Он поднял ко рту свой жуткий мундштук и издал два сиплых гудка.
В руках индейцев-фрачников появились короткие духовые трубки. Они вскинули своё оружие к губам; в ту же секунду Т. присел на корточки, закрывшись щитом. Раздалось несколько звонких щелчков о металл, а вслед за этим Т. страшно прокричал:
— Поберегись!
И швырнул копьё в ближайшего из индейцев.
Раздался глухой вой — скорее звериный, чем человеческий. Несчастный упал. Т. рванул на себя верёвку, и окровавленное копьё опять оказалось в его руке.
— Поберегись! — крикнул он снова.
Бросок, и второй карлик повалился на пол рядом с первым. Третий успел перезарядить свою духовую трубку и выстрелить, прежде чем его сразило копьё. Острый шип воткнулся Т. в плечо.
В ту же секунду он почувствовал во рту металлический вкус; в голове загудело, а перед глазами заплясали разноцветные пятна.
«Ариэль, — вспомнил он, — Ариэль…»
Пелена перед глазами сразу исчезла, и головокружение кончилось так же внезапно, как началось.
В Т. попало ещё два отравленных шипа — один в ногу, другой в кисть руки. Но яд больше не оказывал действия, и вскоре последний фрачник упал на пол, обливаясь тёмной кровью.
— Поберегись… — хрипло выдохнул Т.
— В этот раз ваше напутствие несколько опоздало, — меланхолично заметил Кнопф. — Впрочем, бедняга всё равно не понимал по-русски… Вы не устаёте меня удивлять, граф. Причём удивлять неприятно.