Я подпрыгнул, ухватился руками за верхний край забора, подтянулся и забросил ногу на забор. За забором стоял двухэтажный деревянный дом — явно не из бедных. Во дворе лежал на земле мужик в окровавленной рубахе и штанах, прижимая руки к животу. Из-под пальцев сочилась кровь. Буквально в двух шагах от него дюжий опричник держал молодую женщину за руки, а второй раздирал на ней платье. Платье с треском разорвалось, обнажив груди, и кромешник тут же за них ухватился.
От удара ногой резко распахнулась дверь, вылетела брошенная подушка, и вышел ещё один кромешник, таща за волосы ещё одну женщину, судя по одежде — служанку. Меня пока ещё не видели, а я сидел верхом на заборе и колебался — что делать. И что мне так «везёт» на кромешников? Лучше бы с татарами воевали, чем в городах бесчинствовать. Спрыгнуть обратно на улицу и отправиться на постоялый двор? Или вмешаться? Если вмешаюсь, добром для кромешников это не кончится, но и мне тогда хоть из Пскова беги. Однако и спокойно смотреть на это похабство сил нет.
Тем временем двое опричников уже подмяли женщину, и один из них взгромоздился на неё. Была не была! Меня ещё в городе никто не знает, поменяю одежду — может, и сойдёт с рук.
Я спрыгнул во двор и только тут понял, какую оплошность совершил. Сабля осталась на постоялом дворе — не ходят на торг с оружием. Купленный пистолет хоть и заткнут за пояс, но не заряжен.
Кромешник, тащивший служанку за волосы, удивился, увидев, что я перепрыгнул через забор, но волосы не отпустил. Сразу видно — не воин. Опытный вояка в такой ситуации бросил бы всё лишнее, освободил себе руки и выхватил саблю. Заминка стоила ему жизни — я выхватил свой поясной нож и сильным броском вогнал ему в сердце. В два прыжка подскочил к нему и из его ножен выхватил его же саблю. Она была в крови — вероятно, ею он ударил хозяина в живот. Я взмахнул саблей и срубил голову второму опричнику. Третий опричник, что увлёкся насилием, ещё ничего не понял, лишь пыхтел и пускал слюни.
Женщина, которая до этого лишь постанывала, пронзительно завизжала, когда рядом с ней упала отрубленная голова кромешника и на неё брызнула струя крови. Лежащий на ней кромешник поднял голову, увидел меня рядом, попытался подняться, но мешали спущенные штаны. Когда он, наконец, смог встать на колени, начал слепо шарить по левому боку в поисках сабли. Тщетно — его пояс вместе с ножом и саблей лежал в стороне. Ещё не успев отдышаться, опричник забормотал в растерянности:
— Ты чего, паря? Коли сродственники это твои, так убегай, денег надо — так зайди в дом, забери, что хочешь. — Его блуждающий взгляд наткнулся на тела убитых мною опричников. — Ты что же, сука! Изменник! Ты государевых людей порешил…
В голосе его появился металл — видимо, он думал, что я струхну. Но мне надоело слушать, и я слегка провёл саблей по боковой поверхности шеи. Там, буквально под кожей, проходила сонная артерия. Ударил фонтан крови. Опричник рукой зажал рану и встал на ноги. Он ещё не понял, что уже умирает — жить ему осталось секунды, от таких ранений не выживают — никто, никакой лучший лекарь не успеет помочь.
Опричник разинул рот, набрал воздуха в лёгкие, пытаясь закричать, позвать на помощь, но силы быстро уходили. Он смог лишь что-то просипеть еле слышно, закачался и как-то мягко осел на землю. Готов — даже пульс щупать не надо. Если бы не моё вмешательство, у этих уродов всё получилось бы. Но как говаривал ещё в прошлой моей жизни один мой знакомый: «Никогда не езди быстрее, чем летит твой ангел-хранитель». Кромешники попытались проглотить слишком большой кусок и подавились.
Изнасилованная женщина на коленях поползла к раненному в живот хозяину, уж и не знаю, кем он ей приходился — мужем ли, отцом, братом? Она приподняла ему голову и закричала:
— Он жив, ещё жив!
Я сделал шаг, присел на корточки перед лежащим, взял его за руку и пощупал пульс. Есть! Есть пульс, пусть и слабого наполнения, но ритмичный.
Мужик бледноват — вероятно, есть внутреннее кровотечение — но не сильное, не катастрофическое, иначе он бы уже умер. Я прикинул — если быстро сбегаю за инструментом, а женщины занесут мужика в дом, то у него есть шанс выжить — совсем небольшой, но есть. Надо попробовать.
— Тихо! Слушайте меня, обе! Я лекарь, побегу за инструментом, попробую спасти вашего хозяина. А сейчас затащите его в дом, положите на стол. Ворота запереть, никого не пускать, с убитыми разберёмся потом. Поняли?
Женщины закивали. И только я собрался выйти, как меня окликнула служанка.
— Господин, постой!
— Чего ещё?
— У тебя рубаха в крови. Подожди — я мигом.
Служанка метнулась в дом и очень скоро вернулась, неся синюю рубаху. Молодец! Вляпался бы сейчас. Коли узрела, значит — не в шоке, способна соображать. В такой передряге даже мужики далеко не все способны сохранить трезвость ума.
Я сорвал с себя рубаху, натянул принесённую чужую, саблю бросил во дворе — не бежать же с ней по улице.
Постоялый двор был недалеко, и обернулся я быстро.
Хозяина уже перенесли в дом — он лежал на столе, рубаху с него сняли. Я дал ему настойку опия, вымыл руки. Затем обработал живот самогоном, им же обильно протёр свои руки и инструмент.
Служанка находилась недалеко, готовая выполнить все мои просьбы. Вторая женщина вышла, не в силах видеть предстоящую операцию.
Я собрался с мыслями и приступил. Разрезал кожу, ушил подкожные сосуды, рассёк мышцы, вскрыл брюшину. Твою мать! Здесь просто мешанина из порезанных кишок и крови. Похоже, я вляпался. Даже в условиях хорошо оснащённой операционной, с анестезиологом, отсосами для осушения брюшной полости, отличным освещением и инструментарием у такого пациента больше вероятности умереть, чем выжить. Однако назад хода не было. Не брошу же я его с открытым животом.
Я начал осушать рану холщовыми тряпицами. Удача! Наткнулся на кровоточащий сосуд брыжейки, перевязал. Теперь можно разобраться с кишками. Так, здесь небольшой порез — наложил матрасный шов. А тут кишка перерезана пополам. Один конец кишки ушил кисетным швом, наложил кишечный анастомоз «конец в бок», чтобы избежать в дальнейшем кишечной непроходимости. Если, конечно, у мужика будет это дальнейшее.
Я провёл ревизию операционного поля — вроде сделал всё. Намочил тряпицу вином и всё вытер. Нигде ничего не кровит. Вот теперь можно уходить из брюха. Ушил послойно брюшину, мышцы, кожу. Уф, кажется — завершил. Причём — пациент жив, а у меня от напряжения дрожат пальцы. Чуть не сказал по привычке: «Всем спасибо!»
Служанка молодец, крепкая — не упала в обморок, помогала чем могла.
Я перевязал мужика, вдвоём со служанкой мы сняли раненого со стола, перенесли на постель. Мужик стонал, но пульс ровный, частит. Так и операция не из лёгких.
Служанка полила из кувшина мне на руки, подала полотенце.
— Поить и кормить его пока нельзя, поняла?
— Поняла, господин. Как звать-то тебя, спаситель?