— Пока нет. А позволь узнать, зачем ездил?
— Больного лечить. За мной приехали, обещали достойно заплатить за работу — я и поехал. У меня работа такая — людей лечить. Я лекарь.
— Не учи учёных, — огрызнулся дьяк, повысив голос. — Я знаю, чем лекарь занимается. Кого же ты лечил?
— Высокопоставленного шведа.
— Кто он?
— Не знаю, мне не сказали.
— Ай-яй-яй! Не надо врать. Может, ты на дыбу захотел?
— Я не вру. Думаю, то король шведский был, Юхан. Но это — мои догадки, больно дворец роскошный да одежды богатые. Имя больного мне никто не называл.
— Деньги заплатили?
— Заплатили — шведскими дал ерами.
— И обратно из страны выпустили?
— Ну я же перед тобой сижу, стало быть — выпустили.
— Странно!
Дьяк задумался.
— Ежели бы на самом деле был король, тебя должны были убить.
— Вот и я о том же.
— Как он выглядел?
Я описал внешность королевского лейб-медика Рика. Полностью фантазировать и описывать несуществующего человека нельзя — обязательно проколешься потом. Я описал его лицо, походку, одежду, рассказал о болезни и операции.
— Сколько ты был в Швеции?
— Немного — чуть больше седмицы. Ну а ежели с дорогой — поболее.
Дьяк замер, то ли размышляя, то ли не зная, что предпринять. Понятное дело — король и его окружение не афишировали болезнь, как, впрочем, поступали в подобных случаях и остальные европейские дворы. Скорее всего, осведомителей в близких к престолу кругах у государя и его тайных служб не было, вот и пытались выведать чего-либо ценное у тех, кто мог что-то знать.
— На дыбу тебя надо. Вот повисишь на ней — всю правду расскажешь.
— Я рассказал всё, что знал. Нового ты ничего не услышишь, а какой после дыбы из меня лекарь будет, какая польза людям?
— Гляди-ка, о пользе заговорил! Не хочется на дыбу-то?
— Кто же в здравом уме на дыбу хочет?
— Правильно говоришь. Теперь правду рассказывай.
Наш разговор начинался по второму кругу. Я нутром чувствовал, что добром он не кончится. Кто я для него? Возможный источник информации, не более. В служебном рвении дьяк не остановится перед пытками, а с их помощью можно выбить любые признания. Дьяку — благоволение начальства, ну а мне после признаний дорога одна — на плаху. Хотя нет, есть ещё вариант — на виселицу. Ни того, ни другого мне почему-то не хотелось. Надо что-то срочно решать, пока действительно не попал в зловещий подвал.
А не попробовать ли гипноз? Люди жестокие, легко отправляющие других людей на пытки, часто сами трусливы, нет в них волевого стержня — лишь желание угодить сильному и подбирать крошки с барского стола. Пока не связаны руки, надо попробовать.
Я выставил указательный палец и начал им качать в стороны, как маятником. Удивлённый и заинтригованный, дьяк уставился на мой палец. Такого задержанные ещё не демонстрировали. Дьяк ожидал всего чего угодно: потока слёз, стенаний, мольбы, а тут — палец!
Я вперил свой взгляд ему в глаза, чётко и властно произнёс:
— Спать!
Глаза дьяка закрылись, голова упала на стол, стоявшие сзади двое охранников из приказа забеспокоились.
— Это что? Чего это он уснул? Ты чего?
— В угол оба! Не то в жаб превращу!
Я встал со стула, обернулся к служивым, вытаращил глаза, воздел руки. Один оказался стойким, а второй струхнул, на что я и рассчитывал. Он засеменил в угол, а его товарищ, начавший было вытаскивать из ножен саблю, стушевался.
— Стой, где стоишь, твои ноги приросли к полу, ты не можешь ими пошевелить. Ноги твои тяжелее свинца. Вот попробуй, подними ногу — у тебя это не получится! — продолжал нагнетать я ситуацию.
Служивый и в самом деле дёрнул ногой, и к моему облегчению, у него это не получилось. К слову — не все люди внушаемы, есть немногочисленная часть таких, кого гипнотизировать бесполезно. Не зря, ох не зря я занимался теоретически и упражнялся практически в гипнозе в своё время.
Служивый уставился на меня со страхом.
— Не получается, — прошептал он.
— Будешь меня слушать — останешься живым, не будешь — твои ноги навечно прирастут к полу, и их придётся просто отрубить.
Глаза служивого стали круглыми от ужаса. Он часто-часто закивал головой.
Я повернулся к первому — тому, что смиренно стоял в углу. Он видел, что произошло с сотоварищем, и сейчас был просто не в себе — бормотал:
— Только не в жабу, только не в гада ползучего…
Я подошёл поближе:
— Спать! Веки стали тяжёлыми, глаза закрылись!
Служивый закрыл глаза и заснул. Он спал стоя, немного покачиваясь. Что делать теперь? Я не связан, не в подвале, — но дальше-то что?
Подойдя к столу, я перебрал бумаги. Так — жалоба, ещё одна, допрос звонаря, допрос пьяного плотника. Ага, уже интересно: донос на меня, правда — без указания фамилии и имени. От трактирщика, где я обедал, пересекши шведскую границу.
Вот и второй донос. Я вчитался. Вот сволочь! Купец, с которым я с Ильей плавал на ладье в Росток, настрочил на меня паскудную грамоту — де в Швеции был, каперам помощь оказывал за мзду.
Я свернул оба пасквиля в трубочку, сунул за пазуху. Теперь надо отсюда убираться, но прежде нужно сделать так, чтобы служивые и дьяк ничего про меня не помнили. Я повернулся к ним:
— Слушать только меня! Только мой голос! Вы все меня никогда не видели, никогда не слышали про лекаря Кожина, никогда не приводили меня в Разбойный приказ. Я буду считать до трёх, и когда скажу «три», вы все проснётесь, будете себя чувствовать бодро и хорошо, но забудете про моё существование. Раз! В голове светлеет, ноги становятся лёгкими. Два! Сердце стучит ровно, во всём теле чувствуется лёгкость. Три! Открываем глаза: всё забыли, и кто я такой — никто не помнит!
Я перевёл дыхание.
Дьяк поднял на меня голову.
— Ты кто такой, зачем здесь?
— Жалобу хочу подать.
— Давай грамотку.
— Дык, не написал ишшо.
— Вот когда напишешь, тогда и приходи! Афанасий, проводи!
Служивый, что ранее прилип ногами к полу, схватил меня за шиворот и вытолкал за двери.
Уф! Обошлось на этот раз, сам не ожидал, что всё пройдёт как по маслу. Всё-таки гипноз — штука сильная. Неплохо было бы ещё нейролингвистическим программированием заняться в своё время. Это, говоря по-народному, когда в мозг человека можно словами заложить программу дальнейших действий — например, всем служивым Разбойного приказа поубивать друг друга. И все бы спокойно и деловито, без всякого сопротивления, перерезали сотоварищей. Под гипнозом этого сделать нельзя, у человека остаётся чувство самосохранения. К сожалению, я поздно это понял, да и времени заняться такой интересной областью медицины не было. Моя работа была — головой и руками, а тут надобно головой и языком.