Страшен был только сильный пожар, или если враг ворвется в город. Воевода распорядился иметь в каждом дворе бочки и наполнить их водой для тушения пожаров, выделить конных сторожей на каждой улице, дабы быстро тушить возникающие возгорания. Город готовился к длительной осаде. Цены на торге возросли, особенно на соль, да и товаров изрядно поубавилось – не было свежего подвоза.
Вечер и ночь прошли спокойно, но утром с городских стен мы увидели, что напротив города стоит пешая рать, в разрывах между которой проглядывали пушки. Я понял, что этот штурм будет серьезным.
Медленно двинулись к городу чужие воины, неудержимой волной катились к городским стенам. Самые нетерпеливые из городских ополченцев начали стрелять из луков – слишком далеко. Облако пыли поднялось от множества ног, ветер нес ее к городу, видимость была плохая.
Несколько раз рявкнули городские пушки со стен, о точности попаданий сказать было ничего нельзя, все заволакивала вездесущая пыль. Но вот вблизи от города из пыльного тумана показались первые ряды воинской шеренги – неважно одетые, почти без вооружения, – они быстро добежали до рва, окружающего стены, бросили туда вязанки хвороста, почти заполнившие ров. Многие из них пали, сраженные стрелами защитников. Но на смену им выступили вторые и третьи ряды – эти были хорошо вооружены, со щитами, мечами, в кольчугах. По всей видимости, в первом ряду были те, кем можно было пожертвовать, – пленные, холопы, крестьяне. Воины приставили к стенам лестницы, забрасывали веревки с крючьями и пытались взобраться. Сверху на них летели камни, лились кипяток и смола.
Самые отчаянные уже почти добрались до верха, но здесь их встречали воины из княжеской дружины и ополченцы. Отовсюду раздавались крики ярости и боли, лязг мечей и сабель. Верхние площадки стен уже были обильно политы кровью, стали скользкими. Осаждающие стянули все шесть орудий к главным воротам и стали методично их обстреливать. Если ворота разобьют, прорыв в город почти неизбежен. В ответ палили немногочисленные пушки и тюфяки города. Пыль и пороховой дым накрывали место боя. Единая поначалу оборона разбилась на множество мелких очагов. Рубились насмерть, даже раненые пытались на последнем издыхании достать врага концом меча или копья. В бою даже от небольшой раны можно ослабеть, истечь кровью – наложить повязку не успеешь – можно и голову потерять. Вон их уже сколько – отрубленных – и своих, и вражеских. Постепенно лязг оружия и крики стали стихать, чужаки откатывались от стен Рязани. Этот приступ был отбит. Я израсходовал почти весь перевязочный материал и вскочил на возок – надо быстрее в госпиталь. Оглянувшись напоследок, увидел, как еще неостывшие от боя плотники, бегут с топорами к городским воротам заделывать пробоины, женщины тащат в бадьях воду к котлам, воины сносят своих убитых со стен вниз, а чужих сбрасывают со стены в ров.
У госпиталя стояло несколько подвод с ранеными, множество их лежало во дворе. Мои помощники и добровольцы сновали между ними, кому-то сделают перевязку, кого-то попоят. С ходу я принялся за работу – шить, обрабатывать раны, репозировать переломы, накладывать лубки, бинтовать. На этот раз кроме глубоких ран от стрел были и резаные от сабельных ударов и размозженные конечности от пушечных ядер и картечи. Много пришлось ампутировать и рук, и ног, много появится на папертях церквей убогих калек, выпрашивающих милостыню. Опять же, если уцелеют, но вопрос еще – устоим ли? По моим прикидкам, чужой рати тысячи три, а у князя воинов в дружине уже не более полутысячи наберется. Конечно, и ополченцев нельзя сбрасывать со счетов, но воинская наука требует кроме отваги и желания защитить свой дом еще и умения, которое шлифуется в постоянных занятиях с оружием. Нельзя сбрасывать со счетов и крепкие и высокие городские стены, но без людской защиты они сами по себе не устоят. Самое слабое место в обороне – ворота, их было трое, одни выходили к реке и в защите почти не нуждались, у врага не было кораблей, но двое других требовали внимания. Особенно главным – перед ними было поле, где удобно собрать рать перед наступлением. Перед другими близко стоял лес и мосток из бревен, который быстро разобрали. Сил добраться до дома уже не оставалось, да и некоторые раненые требовали пригляда, я отправил домой Прохора с наказом успокоить домашних и поутру привезти еду.
Ночь прошла спокойно, противники зализывали раны, готовясь к новым сражениям. День следующий почти повторил предыдущий: такой же приступ, снова стрельба по воротам, которые с трудом устояли. Приступ отбили, понеся еще большие, чем вчера, потери. На этот раз к воротам или на стены я не ходил, работы было столько, что присесть и перевести дух было некогда. Столько раз я мысленно себя хвалил за то, что успел подготовить помощников, выкупил амбар под госпиталь и многое чего сделал. Без всего этого уже упал бы в изнеможении. И сейчас трудно, но скольким рязанцам я помог – не счесть – кому руку или ногу спас, а кому и жизнь. Поскольку у госпиталя постоянно толпилась родня, и сам госпиталь, и я стали довольно популярны. На третий день атака повторилась. По улицам скакали гонцы от князя, собирая на стены всех, кого можно: татей из городской тюрьмы; купцов, по торгашеской замашке пославших на стены челядь, но самих оставшихся охранять свои лавки, и прочий люд. Видно, на стенах приходилось уже туго. Пошел и я. Если не удержать стен, и моя работа, как и я сам, будет никому не нужна. Вернее, лекари нужны всем и всегда, но кто в горячке боя будет разбираться – снесут голову, и все дела. Умирать что-то не хотелось.
За стенами взвыли, раздались крики и звон оружия – по лестницам полезли враги. Я взбежал на стену, схватил копье, стоящее рядом с лучником, и ткнул в показавшееся над стеной усатое лицо. В первый раз вот так – лицом к лицу – я убил человека. Но сожаления, переживания по этому поводу не испытывал. Он пришел по мою жизнь, значит, должен быть готов к тому, что отберут его. Толком действовать копьем я не умел, но как только над стеной показывалась голова или руки нападавшего – без затей колол. Мимо быстро прошел князь, на мгновение приостановился:
– Беги к пушке, лекарь. Это у тебя лучше получается.
Кивнул воеводе.
– Оставь двоих ратников здесь.
Я побежал к башне с пушкой. В горячке боя я увлекся, но что-то выстрелов слышно почти не было.
У пушки возился одинокий воин, товарищи его из пушечной обслуги лежали убитые у стенки. Мы молча, без слов стали заряжать пушку. Навели – ба-бах, все окутал пороховой дым. Немедля бросились перезаряжать. Снова выстрел. Теперь я уже прислушивался – другие пушки молчали.
– Давай сам, – бросил я и помчался к другой башне.
Картина удручала – тоже одни убитые, но пушка была уже заряжена. Поднатужившись навел, выстрел! Вновь в руки банник, быстро чищу ствол, шуфлой засыпаю порох, забиваю пыж, кричу ближнему ополченцу.
– Помоги!
Вдвоем поднимаем тяжеленное ядро, заряжаем, выстрел! Мы работали как заведенные. Я делал тонкую работу – насыпал порох, забивал пыж, вместе заряжали ядро и наводили пушку. Выстрелы с нашей башни грохотали часто. Шум битвы стал стихать, враги откатились от города. Я присел на лафет, руки тряслись от напряжения, по закопченному лицу градом катился пот, оставляя светлые полоски. Отбили. Опустошенный пережитым сражением, я долго сидел, не в силах подняться. Постепенно пришел в себя и спустился вниз. На стенах остались только дозорные. У стены уже сложили убитых. Рядом с воеводой и князем стояли воины и ополченцы. Князь распределял десятки на наиболее слабые участки стены, где убитых было больше всего. Худо, что воинов было не так много. В голове уже несколько дней бродили мысли – что можно придумать, чтобы сокрушить врага. Думаю, у противника силы тоже убывали, потери он нес серьезные, в атаке на защищенную крепость на одного убитого в крепости приходилось не менее трех-четырех убитых нападающих. Что-то подспудно вертелось в голове из далекого будущего. Я побежал на торг – он был пуст. Хватая за руки пробегающих прохожих, я стал допытываться, где живут купцы, торгующие шелком. Наконец один пробегающий мимо указал на дом в стороне. На стук вышел хозяин в грязной и кое-где рваной одежде – видно, тоже воевал на стене. Не очень приветливо буркнул: