Приказ – лечь в дрейф. На каракке спустили паруса. С корвета к нам направилась шлюпка, и по шторм-трапу поднялся офицер и несколько матросов. Подойдя к капитану, офицер представился и попросил следовать в Гавр – приказ адмирала. Англия сейчас с Францией в недружественных отношениях, Франция не допустит торговые суда в английские порты во избежание поставок оружия или военных товаров.
– Помилуй Бог! – О’Брайен всплеснул руками. – Какие военные товары? У меня в трюмах испанское вино, пряности с Востока, португальские апельсины, стеклянные изделия лучших итальянских мастеров!
Офицер был краток – в порту Гавра судно досмотрят, если ничего предосудительного обнаружено не будет – можете следовать дальше.
Мы снова подняли паруса и направились в Гавр. Собственно, мы и сами туда направлялись, но теперь мористее в конвое следовал корвет. С одной стороны – охрана, с другой – вроде как под арестом. Офицер с моряками оставался на каракке. К вечеру подошли к гавани, ошвартовались у причала. Офицер сошел, оставив часовых. На следующий день осмотр трюмов не принес ничего нового – оружия и военных товаров не нашли, мы могли следовать дальше. До конечного пункта О’Брайену было уже недалеко – Голландия рядом, в нескольких днях хода, а что потом буду делать я? Впереди осень со штормами, затем зима. Не пересидеть ли это время в Париже? Решено, собираю вещи, затем – попрощаться и расплатиться с О’Брайеном.
Тот немало удивился, но раз клиент решил – это его дело. На прощание выпили бутылку вина – за удачу, и я сошел на берег. Из вещей был только кофр, да Норма несла узелок со своими вещами. Можно было по Сене добраться речным судном, но местные посоветовали дилижансом – чуть дороже, но в два раза быстрее. Насидевшись на судне полгода, я решил добираться дилижансом, транспортом для меня новым.
На городской площади стояла длинная карета довольно странного вида, с дверцей в заднем торце, с огромными колесами и решетчатым ограждением на крыше для вещей. Запряжена она была четверкой здоровых лошадей. На облучке восседало два человека – кучер и, видимо, его помощник.
– Два места до Парижа!
– Луидор, мсье, и занимайте места, скоро отправляемся.
Я с помощью помощника кучера взгромоздил кофр на крышу, и мы с Нормой взошли по ступенькам в дилижанс. По бортам два ряда мягких сидений, окна полуприкрыты занавесками. Нашли пару свободных мест рядышком и уселись. Пустовало одно место у дверцы. Остальные места занимали два солидных господина в сюртуках и шляпах, субтильный молодой человек в пенсне, молодая барышня и сопровождающие ее то ли мать, то ли прислуга. Я поприветствовал попутчиков, приподняв шляпу. Пассажиры натянуто заулыбались в ответ. Снаружи послышался шум, на крышу что-то с грохотом закинули, и в дилижанс не вошел, а ворвался молодой офицер. Правой рукой он прижимал к себе саквояж, а левой – придерживал саблю. От него изрядно попахивало вином, он громогласно всех поприветствовал, упал на сиденье и почти тут же захрапел. Дилижанс тронулся. Шел на удивление мягко, еще при посадке я обратил внимание на рессоры. Пыль нещадно забивалась через неплотности дверцы. Да, это не итальянские мощеные дороги – наследие Римской империи. Если пойдет дождь, мы завязнем по самые ступицы колес. Поздним вечером въехали в Руан, дилижанс заехал во двор придорожной гостиницы, и пассажиры разбрелись по номерам. Мы с Нормой не стали торопиться и, отряхнув с одежды пыль и умывшись, поужинали.
Компанию нам составил субтильный молодой человек в пенсне – Пьер, как он представился.
Насытившись, прошли в номер и благополучно проспали до утра. Утром наш глубокий сон был самым грубым образом прерван. Кучер ходил по коридору, рукояткой кнута колотил в двери и кричал:
– Пассажиры, скоро отправляемся, поторопитесь.
Пришлось быстро собираться и, ополоснув лицо, стремглав завтракать. Хозяин, видимо, привык к ранним побудкам пассажиров проезжающих дилижансов: наготове были уже омлет, ветчина, жареная курица и вдоволь вина. Только перекусили, как кучер взгромоздился на облучок:
– Садитесь, время не ждет, к вечеру мы должны быть в Эвре. Заспанные пассажиры начали досыпать на мягких сиденьях. Я и сам придремал, мне на плечо положила головку Норма. Офицерик за завтраком опустошил кувшинчик вина и снова храпел, голова его болталась, как тряпичная.
Внезапно дилижанс встал, снаружи послышались громкие голоса, затем грохнул выстрел. Ого, у нас, кажется, неприятности. И я, и офицерик одновременно схватились за ручку дверцы, но первым выскочил он и тут же схлопотал пулю в грудь. По-моему, он не успел ничего понять. А ведь поторопись я – и пуля могла оказаться моею. Я выпрыгнул в дверь и тут же отскочил в сторону. Предосторожность оказалась не лишней, рядом со мной просвистел кистень. Выхватив шпагу, я рубанул нападавшего по шее. Обливаясь кровью, он упал на тело офицерика. Обернувшись, я увидел, что один нападающий держит под уздцы лошадей, двое стоят у облучка, с которого свисает тело убитого кучера. Его помощник стоит с растерянным видом, подняв руки.
Сзади послышался шорох, выхватывая из-за пояса пистолет, я обернулся. Ко мне из-за колеса дилижанса бросился еще один разбойник. Я выстрелил ему в живот. С расстояния двух метров промахнуться было невозможно. Бандиты у облучка, увидев, что я еще жив, а их приятель – уже нет, бросились ко мне. К моей удаче в руке одного я увидел разряженный пистолет, в другой руке – нож. Второй вооружен был посерьезней – он размахивал саблей. Шпага слишком легка, чтобы мне можно было продержаться долго. Эх, жалко, что под рукой нет метательных ножей, они в кофре на крыше кареты. Пока разбойники были рядом, они только мешали друг другу. Моя шпага описывала смертельные полукружья, не давая им подойти. Тот, что с саблей, тоже не мог воспользоваться преимуществом оружия – слева мешал размахнуться бок дилижанса, справа – его товарищ.
Наконец, они сообразили – сказался опыт, – и начали расходиться, беря меня в клещи. Если зайдут из-за спины, дело будет худо. Хорошо, что за спину заходил разбойник с ножом. Я резко прыгнул в сторону, махнув клинком наотмашь. Поперек груди его разошлась одежда, грудь обильно окрасилась кровью, но рана оказалась поверхностной, разбойник лишь ругался, но на ногах стоял уверенно, не подходя близко, выжидал удобного момента. Тот, что с саблей, кинулся на меня, размахивая ею перед собой и делая массу ненужных движений. Эге, дружок, сабля-то у тебя есть, но нет фехтовальной школы. Привык нападать на безоружных путников, и сейчас пытался убить меня, полагаясь только на силу и саблю. Попробуем пофехтовать. Я нанес удар спереди, разбойник легко его отбил, серия ударов слева и справа. Не могу достать, даже с учетом, что разбойник не силен в фехтовании; тяжелая сабля имеет преимущество.
Я провел еще одну серию ударов, отогнав разбойника, резко обернулся – второй подкрался уже близко и готов был ударить ножом в спину. Он бросился на меня, я рефлекторно выставил шпагу перед собой, и он сам напоролся на нее. Лезвие почти по самую гарду вошло в живот, и противник, побледнев, стал медленно падать. Вырвав шпагу из его живота, повернулся. Очень вовремя! Тот, что с саблей, бежал ко мне, лицо его мне не понравилось – уж очень зверское выражение, – решил прикончить, видя конец своих товарищей. Мне стоило большого труда отбивать удары сабли, один из его ударов все-таки достиг цели. На левом предплечье рукав набух кровью, боли я пока не чувствовал. Удар, еще удар, искры сыпались, а вот еще одного сильного удара моя шпага не выдержала, и с жалобным звоном сломалась в рукоятке. Я стоял с рукояткой в руке, на мгновенье растерявшись – пистолет разряжен, шпага сломана, ножей с собой нет. Оставалось только позорно убегать или с честью умереть.