Три дня по вечерам Федор исчезал один, видимо — на встречи с нужными людьми. А на четвертый день попросил меня его сопровождать, приказав надеть темный плащ и взять оружие.
Мы вышли с постоялого двора, как только стемнело. Моросил противный мелкий дождь, как осенью. Оно может быть и хорошо — людей на улице Мало.
Федор шел быстро, я — за ним, отстав на два шага. На перекрестке мы остановились под навесом.
Вскоре из улочки выехала крытая карета и остановилась возле нас. Федор открыл дверцу, попросив меня остаться снаружи, сел в нее и закрыл дверь.
Из кареты доносился приглушенный разговор двух мужчин. Я поглядывал — то по сторонам, то на кучера. Тот сидел на облучке, как истукан. Дождь лился ему на шляпу, стекая на одежду, но он даже не шевелился.
Разговор в карете перешел на громкие тона, похоже — что-то не поделили, не договорились.
Я насторожился и незаметно вытряхнул грузик кистеня из рукава в ладонь. Карета качнулась, не иначе — внутри завязалась борьба.
Теперь настала пора вмешаться мне.
Я вскочил на колесную ось и тюкнул кистенем кучера по виску. Он молча завалился на облучок. В следующий момент я прыгнул вниз и распахнул дверцу, другой рукой выхватив пистолет.
На сиденье боролись — даже скорее, барахтались Федор и незнакомый мне мужчина. Для настоящей драки или борьбы в карете просто места нет — она узенькая и рассчитана только для двоих.
Недолго думая, я перехватил пистолет за ствол и его рукоятью ударил незнакомца по темечку. Он обмяк и повалился на спинку. Я взял его руку, пощупал пульс: «Живой!».
— Ты чего так долго, он меня чуть не задушил, — просипел Федор, потирая шею.
— Я, как увидел, что карета качнулась, оглушил сначала кучера, а потом — вот этого.
— Ладно, обошлось на этот раз. Подвела меня эта гнида, — Федор ткнул кулаком в бок незнакомца. — Деньги взял, а дело не сделал.
Федор высунулся из дверцы кареты, осмотрел улицу.
— Никто не видел, как ты его…
— Нет, пусто на улице.
— А и ладно. Добей его, и уходим.
Федор выпрыгнул из кареты.
Вот черт! Убить врага в бою — доблесть, а добивать оглушенного — не по мне, с души воротит. А деваться некуда. Очухается — всех нас сдаст, не выбраться тогда из Кракова.
Придется инсценировать ограбление.
Я заткнул за пояс пистолет, вытащил нож из ножен, срезал кошель на поясе незнакомца. Несколько раз легко чиркнул ножом по кистям, как будто незнакомец защищался руками от вооруженного ножом грабителя, и потом убил его ударом в сердце. Нож обтер об одежду убитого и вложил в ножны.
Федор ожидал меня метрах в двадцати от кареты.
Дождь моросил по-прежнему, и на улице — ли души. Это нам на руку, свидетелей — никого.
Был уже поздний вечер, когда мы дошли до постоялого двора. Перед входом, где горел масляный светильник, Федор остановился, тщательно осмотрел мою одежду.
— Крови не видать. Хозяин постоялого двора, хоть и куплен мною с потрохами, однако же большого доверия не вызывает, потому лучше не давать пищу для подозрений.
Мы зашли иод навес и, сняв мокрые плащи, отжали воду. В трапезной немного перекусили, попили вина. Федор больше молчал, погруженный в думы. Потом неожиданно спросил:
— Ты по ляшски говоришь ли?
— Прости, Федор, не разумею.
— Жалко. Пошли ко мне, посоветоваться надо.
В комнате перед жаровней мы развешали плащи. От них пошел парок, и комната наполнилась тяжелым влажным духом.
Федор показал рукой на скамью. Я присел и приготовился к разговору, расстегнув ворот. Боярин мерил комнату шагами, лицо его было угрюмым. Что-то, неведомое мне, угнетало его — я чувствовал, как непросто ему начать разговор, но терпеливо ждал, когда Федор соберется с мыслями.
Кучецкой тяжко вздохнул.
— Не удалось мне все задуманное свершить, Георгий. Можно сказать — не выполнил я задание государя. Единственное, что остается — забраться в дом к одному человеку.
Федор оглянулся на дверь, понизил голос:
— Он посланник папы римского и при дворе Сигизмундовом вроде папского легата. Почти все списки грамот, что король посылает, у него есть. Надо бы нужную грамотку государю нашему, Василию, доставить. К самому Сигизмундову хранилищу не подобраться, да и тревога изрядная поднимется, а легат, я думаю, об утрате молчать будет. Коль и заметят пропажу — сделают новые списки с грамот, тем и кончится. Только вот как это сделать? — обреченно развел руками Федор.
Боярин снова нервно зашагал по комнате, снедаемый тяжкими думами. Я понял, что у Федора нет не то что плана действий, — даже зацепиться было не за что. Боярин принялся рассуждать вслух:
— Дом у легата — каменный, дверь из кованого железа, ну и прислуга, конечно. Штурмом дом не взять, он — как крепость. Обманом разве что в дом проникнуть? Что присоветуешь? — без всякой надежды посмотрел на меня Кучецкой и присел рядом.
— А план дома есть? Где этот священник хранит списки грамот?
— Рассказывал человеку моему конюх его о расположении комнат. Спальня легата и кабинет его на втором этаже. А вот где документы легат хранит — про то конюх не ведает. Мыслю — в кабинете.
— Пойди еще попробуй в том кабинете найти бумаги нужные, — почесал я затылок. — Не на видном же месте они лежат!
— Это верно, — снова вздохнул Федор. — Да что о кабинете говорить, когда мы не знаем даже, как в дом проникнуть.
Боярин снова встал и зашагал по комнате. Ночную тишину нарушали только нервные шаги государева стряпчего. Я лихорадочно думал, пытаясь представить себе обстановку. Как назло — ничего путного в голову не приходило. Мимо прислуги незамеченным на второй этаж не проникнешь, они на службе не спят — обязанности свои несут справно. Вот! А когда спят? Эта мысль мне определенно понравилась. Я представил себе ночную операцию — действовать придется по обстоятельствам, тихо и быстро. Это — шанс!
Мое оживление не осталось незамеченным — Федор вперился в меня взглядом.
— Я проникну, — решился выручить побратима, хоть и не представлял пока, как это сделаю. — Только желательно легата из дома выманить, чтобы его ночью в доме не было.
— Чего удумал-то? — недоверчиво покосился Кучецкой.
— Не скажу пока, лишнее. Сделай так, чтобы легата на одну ночь дома не было, остальное — мои дела.
— Попробую, — воспрянул духом Федор.
— А грамотки с виду каковы? Я же прочесть не смогу, что там написано.
— Если бы я их видел, сказал бы.
— Так вдруг у него там целый мешок разных грамот — что же мне, все тащить?
— А что еще остается?