Утром, после завтрака — снова в седло. До Боровска оставалось уже не так далеко, но и опасность, что нас попытаются перехватить, тоже возрастала.
Переправились через Волгу на пароме, проехали старинный русский город Ржев. Теперь впереди не будет больших рек, а малые мы пересечём вброд.
Тракт был грунтовый, но утоптанный копытами и колёсами повозок до бетонной плотности. Если бы не пыль, совсем было бы неплохо. Помогал боковой ветер, относивший пыль в сторону, но даже и при этом через пару часов мы покрылись слоем серой пыли.
Навстречу нам пронеслись два всадника, тоже запылённые донельзя. Мы разминулись, затем всадники круто осадили коней, развернулись и пустились за нами вдогонку.
— Иона, давай быстрее, нас догоняют.
Я оглядывался, но расстояние между нами неуклонно сокращалось. Вероятно, лошади у всадников были посвежее или повыносливее. Вот уже дистанция — не более тридцати метров.
— Иона, скачи вперёд, жди меня на первом же постоялом дворе. Я их задержу.
Я перестал погонять коня, и всадники быстро приблизились. Обернувшись, я всмотрелся. Одежда на них не монашеская, цивильная. Тогда можно и сабелькой помахать. Один из всадников приблизился, стал обходить меня слева. Никак они хотят разделиться — один догоняет Иону, второй — нападёт на меня?
Как только корпус его лошади поравнялся с моей, я резко выкинул левую руку в сторону и ударил его кистенём. Удар пришёлся в правое плечо. Всадник вскрикнул, выпустил поводья, закачался в седле. Конечно, болевой шок при таких ударах в сустав очень сильный. Всадник стал отставать, но второй сблизился и выхватил саблю. Его жеребец неуклонно приближался, снова обходя меня слева. Неудобно бить левой рукой, но как только морда жеребца оказалась в досягаемости, я рубанул поперёк неё. Жеребец взвился от боли, всадник свалился в дорожную пыль.
Я притормозил коня, развернулся и медленно стал приближаться. Всадник оправился от падения, поднялся. Стоял, выставив вперёд саблю. Я пришпорил коня, задумав срубить его на скаку.
Противник мой оказался опытным — пешему трудно устоять перед конным; в последний момент он уклонился и присел, ударив саблей по ногам моего коня. Конь кувыркнулся через голову. Моё счастье, что я успел выдернуть ноги из стремян, иначе туша коня меня просто раздавила бы. Падение, сильный удар о землю. Мне показалось, что от удара из меня вышибло дух, перехватило дыхание.
Но осознание близкой и смертельной опасности заставило быстро вскочить. Сабля валялась в двух шагах от меня, я схватил её и обернулся к врагу. К моему удивлению, он не бежал ко мне, а стоял на месте. Довольно странно. Он что, при падении ногу повредил? Я обернулся назад. Конь второго всадника стоял смирно на дороге, а противник мой, потеряв сознание, лежал на шее коня. Хоть с тыла ничего не угрожает.
Я медленно подошёл к врагу, восстанавливая сбитое падением дыхание. Точно — одна ступня у него неестественно вывернута в сторону, и опирается он только на одну ногу. Старается держаться, но лицо перекошено от боли.
— Мужики, вы чего на меня кинулись? Я вас не трогал — какая пчела вас укусила?
— Ты нам не нужен — просто мешаешь, потому умереть должен.
— По-твоему, если ты мне сейчас мешаешь — тоже умереть должен?
Враг сплюнул, оскалился:
— Чего стоишь? Поглумиться хочешь? Ну, убей, если получится.
Я сунул саблю в ножны.
— На кой чёрт ты мне сдался, сам на дороге сдохнешь без лошади.
Я повернулся, пошёл к лошади второго всадника. Мой конь валялся на дороге с вывернутой шеей и перерубленными ногами.
Подойдя, я стянул всадника, и он кулем упал в дорожную пыль. Чего с ним церемониться? В живых его оставил — пусть ещё спасибо скажет, когда очухается.
Я срезал с его пояса плотно набитый кошель, сунул его за пазуху. Придётся покупать себе нового коня. Жалко, я свыкся со старым.
Взлетел в седло, тронул поводья. Не спеша объехал своего противника. Он опирался на саблю и чуть зубами не скрежетал от бессилия. Как же, враг рядом, а он его достать не может. Хуже того — я драться с ним не стал, объехал, как кучу навоза.
Я пришпорил коня и через полчаса был уже на постоялом дворе.
Иона ждал на крыльце, с тревогой поглядывая на дорогу, и, завидев меня, с облегчением вздохнул.
— Жив? Ну, слава Богу!
— Ну уж коли мы на постоялом дворе, пойдём хоть пообедаем по-человечески. Думаю, сегодня нас уже никто не побеспокоит.
Мы с аппетитом поели. Собственно, поел я, а Иона поковырял кашу ложкой, мясо есть не стал, запил квасом. Я же, доев курицу, побаловал себя пивом.
— Вот теперь и дальше ехать можно, с сытым брюхом оно веселее.
Иона пробурчал что-то вроде как «чревоугодник», но мне было всё равно, что он обо мне думает.
Мы пустились в путь и, переночевав у знакомого Ионы, к вечеру следующего дня подъезжали к Боровску, вернее — к Свято-Пафнутьеву Боровскому монастырю, что стоял близ города.
Монастырь производил серьёзное впечатление. Скорее — выглядел он как крепость: толстенные стены, шесть башен, все — каменные. Такой монастырь любую осаду выдержит.
На территории монастыря высились маковки церквей. Насколько я помнил — здесь, в этом монастыре, много лет спустя, во время царствования Алексея Михайловича, уморили голодом боярыню Морозову, выступавшую против церковных реформ патриарха-раскольника Никона, и её сестру — княгиню Урусову.
Мы подъехали к въездной башне, как я позднее узнал — Георгиевской.
На стук Ионы в крепостные ворота выглянул послушник. Увидев монашескую рясу Ионы, загремел запорами и открыл ворота. Мы спешились и, ведя коней в поводу, прошли ворота, которые тотчас же закрыли.
Мы оказались на небольшом пятачке внутри башни. Следующие внутренние ворота были закрыты и располагались под прямым углом к въездным, чтобы затруднить неприятелю штурм при осаде.
Из узких боковых дверей вышел монах, завидев Иону, бросился обниматься, восклицая:
— Дошли наши молитвы до Вседержителя! Жив, добрался-таки. А то уж мы слухи разные слышали — де сгинул Иона. Пошли к настоятелю! А это кто с тобой?
— Защитник мой, из узилища вызволил, сюда сопроводил, немало жизнию рискуя.
— Вот оно как. Тогда идёмте вместе.
По знаку монаха послушник открыл внутренние ворота, и мы оказались внутри монастырских стен. Послушник забрал лошадей, а мы отправились за монахом.
Перед дверью настоятеля попытались отряхнуть одежду от пыли, да какое там. Так и вошли.
Настоятель принял Иону с радостью. Перекрестил, облобызал, посадил на скамью. Я скромно присел рядом.
Иона не торопясь пересказал все события, включая измену Трифона, своё счастливое освобождение, возвращение ризы и навершия. При этих словах Иона развернул свёрток, достав шитую золотом ризу, и поднёс настоятелю монастыря навершие.