— Мои!
— Сено на полях да хлеб в снопах пожечь пытались холопы твои. Вот и стоят повязаны, моими людьми схвачены. Потому и ты здесь!
— Навет! Лжа! Я не виновен.
— А вот мы сейчас и узнаем. Вот этого ко мне подведите поближе, — я показал пальцем на крайнего холопа.
Мужика подвели ко мне.
— Ну, рассказывай.
— Чего говорить? — холоп обернулся на своего хозяина.
— Что ты делал ночью на моем хлебном поле?
— Я случайно забрел туда.
— Случайно ты в носу поковыряться можешь, а от Никифоровки до моих земель не одна верста.
— Заблудился я.
— С факелом заблудился? Кто тебя заставил жечь хлеб моих крестьян?
Холоп молчал, только глаза бегали.
— Или ты сам все расскажешь, или я вздерну тебя на суку, прямо сейчас. Федор! Приготовь веревку.
— Это мы мигом.
Федор отдал указание ратнику. Тот размахнулся, перебросил веревку через толстую ветку березы и сделал петлю. Второй ее конец он привязал к луке седла.
— Готово!
— Так я тебя слушаю, шпынь!
Мужик отвернулся, решив продолжить молчанку.
— Вздернуть пса!
Ратники подтащили упиравшегося холопа к березе и накинули петлю ему на шею. В последний миг он прокричал:
— Ну, скажи ему, барин!
Боярин Никифоров отвернулся и сплюнул.
Ратник тронул коня, холоп взлетел вверх и задергал ногами. Остальные мужики с ужасом глядели на качающееся тело. Видимо, до последнего момента они ждали защиты со стороны своего боярина, а может, думали — я остановлю повешение, хочу просто попугать. Теперь их настроение резко изменилось.
— Ты! — я указал на рыжего.
— А что я?
— Говори, сказывай все как есть, иначе ты будешь следующим и прямо сейчас.
— Ладно, твоя взяла, князь! Все скажу, жизнь дороже. Это барин нам приказал избы поджечь, а надысь — сено на полях, да снопы.
— И почему ко мне такая немилость?
— У него спроси. Я холоп, мое дело маленькое: мне приказали, я исполнил.
— Не сомневайся — спрошу. Боярин, твоя очередь говорить!
— А вот не скажу я тебе ничего, — брызнул слюной боярин.
— Да и не говори, люди твои уже все сказали.
— Оговор! Ненавидят они меня, вот спьяну и оговорили. А казнить ты меня не можешь, хоть и князь!
— Да и не собираюсь! Охота руки об тебя марать. Тебя вместе с людьми твоими в Москву отвезу, там заговоришь.
Боярин стал ругаться, но я приказал холопам сунуть ему кляп в рот.
— Грузите боярина и холопов его на подводы. Обоз все равно снова в Москву пойдет — за камнем. Федор, бери половину своих людей, будешь этих в дороге стеречь. Остальные ратники здесь останутся, вдруг еще кто из соседей пошалить вздумает. Я вас у Москвы догоню.
— Будет исполнено, князь!
Пленных и боярина потащили к строящемуся дому, где стояли подводы. Вскоре удаляющийся перестук колес да топот копыт известили об уходе обоза.
— Вот что, Макар! Я еду в Москву. Ты остаешься за старшего, пяток ратников оставляю за тобой. На ночь караулы выставляй — не ровен час. Думаю, дня через три-четыре вернусь.
— Как скажешь, князь.
Я сел в седло — коня заранее подвели мои ратники, и выехал из деревни.
Довольно скоро обогнал своих. Ратники приветствовали меня криками. Я решил, пока обоз тянется в Москву, посетить Кучецкого и рассказать ему о злокозненном боярине да происках его.
К вечеру я уже въезжал в город и прямиком — на постоялый двор.
Утром — сразу к стряпчему. Слава богу, застал его на месте. Обнялись крепко.
— Садись, князь, рассказывай.
Я коротко пересказал о строительстве имения, о кознях со стороны боярина Никифорова и о том, что его самого и людей его, взятых на месте злодеяния, в Москву везут по моему приказанию.
— Как, ты говоришь, его фамилия?
— Никифоров.
— Ага, слышал про такого. У него свояк в Разрядном приказе служит, вот он и решил, что бога за бороду держит. Пиши прямо сейчас жалобу на имя государя, все вины его опиши да испроси, чтобы государь возмещение ущерба на него наложил в твою пользу. Что уж он с ним решит — на то его государева воля.
Кучецкой показал мне на стол, где лежала пачка бумаги и письменные принадлежности.
Я присел и написал обо всем, слегка сгустив краски. Прочитав, Кучецкой крякнул с досады.
— Все ли верно писано?
— Холопы мои ратные подтвердить могут, да боярина Никифорова людишки, коих в Москву везут.
— Это хорошо, поскольку боярин будет ужом извиваться да отрицать все. Жалобу твою постараюсь государю на днях отдать в руки, не то попадет в долгий ящик. А холопов боярина того вези в Разбойный приказ, там их место. Бумагу для дьяка я тебе сейчас отпишу.
Кучецкой написал несколько строк, присыпал написанное мелким песочком, сдул и протянул мне.
Я прочел: «Задержаны тати по государеву делу. Держать в подвале». И подпись.
— Спасибо, Федор. Ты знаешь — и ущерб не так велик, да измотали, так и живешь в ожидании какой-либо пакости.
— Впредь осторожней будь, опять один в первопрестольную примчался, а ведь ты князь. Ратников всегда близ себя иметь надобно.
Я сунул его бумагу за отворот кафтана, распрощался с Федором и выехал из Москвы — встретить обоз.
Своих поджидал обоз у дороги. Долго не было обоза, далеко за полдень показался.
Держась впереди обоза, я довел его до Разбойного приказа, что располагался рядом с кремлем и Ивановской площадью, названной потом Красной. Предъявив бумагу, сдал боярина с холопами охране. Правда, получилось это не быстро. Десятник долго читал бумагу, шевеля губами, затем ушел и продолжительное время отсутствовал — видимо, показывал бумагу дьяку. Но, в конце концов, всех приняли посчетно. На прощание Никифоров крикнул злобно:
— Еще встретимся, князь! Я хохотнул:
— Жду с нетерпением!
Сдав зловредного боярина и его холопов, я вздохнул с облегчением и со своими ратниками вернулся в свое имение.
Прошел месяц. За это время стараниями каменщиков стены моего дома поднялись на половину этажа. Но уже сейчас было видно великолепное качество кирпича, пиленого камня и самой кладки. Добротно делали кладку — на извести, на века. Интересно — сколько простоит дом, доживет ли он до моего времени, или предстоящие катаклизмы в виде войн и революций разрушат здание? Такие стены — в метр толщиной — развалить непросто.