Сделав разрез брюшины, я раздвинул края раны и… оторопел. Открылась гигантская киста, иначе говоря – полость, наполненная жидкостью. Да тут не меньше ведра будет! И подобраться к другим органам не даёт, чтобы их осмотреть. Вылущить целиком, не нарушая капсулы, просто невозможно – мне даже непонятно, откуда, из какого органа исходит эта дрянь.
Пришлось поступить по-варварски. Повернул Пелагею на бок, почти на живот, чиркнул скальпелем по тонкой стенке – и едва успел отодвинуться в сторону. На стол, на пол хлынула прозрачная желтоватая жидкость.
Хорошо, что не геморрагическая, без примеси крови. Если с кровью – это говорит о злокачественности процесса, значит – в брюхе рак.
Много экссудата натекло. Эх, был бы электроотсос, как в мои времена. Вроде и немудрящая штука, когда под рукой, а по-настоящему полезность оценить можно, когда нет её рядом – как сейчас.
Я осушил смятыми холстинами полость, ножницами срезал тонкие стенки спавшейся кисты. Вот теперь можно и ревизию сделать. Через разрез, насколько можно было, осмотрел брюшную полость. Киста исходила из хвоста поджелудочной железы. И как только она сама не лопнула? Одно неосторожное движение, лёгкий удар локтем в живот – и разрыв неизбежен. Видно, милостив оказался к тебе твой Бог, Пелагея!
Я залез рукой в живот, ощупал осторожно все органы, что не смог осмотреть. Всё в порядке, можно убираться из живота. По хорошему – дренаж бы поставить, только где силиконовые или, на худой конец – резиновые трубки взять? – я вздохнул и стал зашивать послойно брюшину, мышцы, кожу.
Пелагея застонала.
– Потерпи, голубушка, всё позади уже.
Наложив последний шов, я перевязал живот. Сам вымыл руки. приоткрыв дверь, крикнул:
– Михаил!
– Чего кричишь, здесь я, рядом!
От неожиданности я аж на месте подпрыгнул. Оказывается, всё это время Михаил стоял рядом с дверью.
– Ну как?
– Не хочу загадывать вперёд, но пока всё хо-рошо.
– Дай-то Бог!
– Помоги перенести на постель.
Мы перетащили постанывающую Пелагею на приготовленную слугами постель.
– А чего она мокрая такая?
– В животе жидкости много было, я выпустил.
– Ага, понятно.
Михаил открыл дверь и крикнул на весь дом:
– Эй, кто там!
Вскоре вбежали в комнату две служанки.
– Переоденьте хозяйку в сухое и приберите в комнате.
Купец повернулся ко мне:
– Пойдём, пообедаем – дело-то сделано.
– Нет, пока она от лекарства не отойдёт, я здесь побуду. Поем попозже.
– Тогда и я не буду, тебя подожду.
– Как хочешь, хозяин – барин.
– Ты ещё вот что – комнатку мне вывели рядом со спаленкой Пелагеи, чтобы я в любой час мог её осмотреть. Всё-таки операция сложная была, тяжко ей, пригляд мой нужен.
– Приготовили уже – как раз напротив будет.
– Вот и славно.
Прислуга осторожно переодела хозяйку в сухое бельё, сменила простыни, слуги вымыли полы, унесли стол.
Я сидел рядом с Пелагеей, наблюдая за её состоянием. Тут момент тонкий есть. Когда пациент от наркоза отходит, его тошнит часто, иногда может вырвать. Помочь тогда вовремя надо, чтобы рвотными массами не захлебнулся. Но нет, обошлось, видно – крепенькая Пелагея была. Отошла, очухалась от опия. Поташнивало немного – и всё.
Меня узнала, прошептала:
– Лекарь, ну как всё прошло?
– Самое страшное, Пелагея, уже позади. Поправишься – ещё бегать будешь.
– Слава тебе, Господи!
Пелагея заплакала.
– А вот плакать перестань, не разводи сырость.
– Больно.
– А как ты хотела? Палец порежешь, и то болит, а тут – живот! Теперь поспи, я ещё не раз к тебе зайду.
Я вышел в коридор. Ожидавший у двери слуга сразу повёл меня вниз, в трапезную.
Михаил нервно мерил шагами комнату. Стол был полон кушаний, но купец к еде не притрагивался.
– Ну что?
– Отошла, заговорила, жалуется, что больно.
– Должно болеть. Раз болит, стало быть – живая. Как думаешь, не помрёт?
– Теперь уже точно скажу – нет! Подожди ещё седмицу, она на ноги встанет, а через две – я здесь уже не нужен буду. И снова жена тебя радовать начнёт.
Купец оживился, дотоле хмурое его лицо разгладилось, помягчело.
– Ну дай-то Бог! Устал ты – дорога неблизкая, операция. Покушаем давай.
– Кто был бы против? Проголодался я.
– Серафима! – позвал Михаил. – Неси горячего.
Служанка внесла в трапезную наваристый суп в чугунке, разлила по чашкам. От аппетитного запаха у меня аж желудок спазмами пошёл. Купец разлил вино по чаркам.
– Ну, за здоровье моей любимой жены и за твои умелые руки, Юрий!
Мы выпили и налегли на еду. Ел Михаил быстро, аккуратно – не уронил ни крошки – и много. Я просто диву давался – куда в него столько помещается? Плотный, но не толстый, и очень подвижный.
Когда съели супчик, и от жареного гуся остались только кости, Михаил снова взялся за кувшин с вином. Я накрыл чарку рукой:
– Не обижайся, хозяин, не буду – пока не увижу, что всё идёт гладко. Мне трезвая голова нужна.
– Нешто мы не понимаем? Нельзя так нельзя. А я пригублю. Теперь надежда появилась. Веришь – нет, как супружница занедужила, всё из рук валится, все думки только о том, как помочь. Если бы я сам мог или знал, что делать, где искать спасения, уж давно бы всех на ноги поднял.
Он придвинулся, сверкнул глазами и горячо задышал:
– Когда в церковь ходил, у иконы святого Пантелеимона стоял – исцеления просил для Пелагеи, рядом паломник оказался из Владимира. Он и подсказал, а то бы угасла тихо жёнушка моя! Выходит, не зря я в церковь пришёл, дан мне Господом был путь для исцеления – через тебя.
– Стало быть, судьба, – согласился я.
– Я ещё выпью, чтобы душа отмякла. Внутри ровно заледенело всё, а теперь вроде отпускать начало. Правду про тебя бают, что ты дочь наместника вылечил да хана казанского?
– Ну не самого хана – визиря его.
– Гляди-ко, не соврали, значит, люди. Ну, раз дочку наместника самого лечить отважился, стало быть – в силе своей уверен. Другой бы испугался – головой ведь своей рисковать приходится. Слышал я о Демьяне-то – крут на расправу мужик!
– А то! Зато теперь друзьями стали. Запросто в дом его вхож. Вот и на обручении дочери его, Ксении, был.
– Надо же, повезло как!
– Кому?