Я взглянул на бумагу и едва не рассмеялся. Воевода корпел над писаниной чуть ли не полчаса, а написано было корявым почерком два предложения, причём строчки уползали вниз.
«Иван прими лекоря как угаваревались. Твой старый знакомец воевода Демьян сын Акинфия».
Ошибок было много, но я заставил себя быть серьёзным.
– Благодарю, Демьян.
– Мелочь! – Демьян небрежно махнул рукой.
Мы попрощались, причём Демьян взял с меня слово по приезду обязательно его посетить. Не знаю, чего он хотел больше – узнать, как прошло лечение его знакомца, или московские сплетни.
Я отдал домашним распоряжения, оставил кухарке деньги – слуг-то кормить надо, коли взял на службу. Собрал инструменты и, отлично выспавшись, утром выехал в Москву.
Поначалу пустынный тракт по мере приближения к столице становился всё оживлённее и шире. Спешил по делам служивый люд, тряслись на повозках крестьяне, везущие в ненасытный город провиант – из-под холстин, укрывающих груз, были видны рыбьи хвосты, свиные ноги, капуста с брюквой и репой. Мчались гонцы, степенно ехали купцы. И над всем трактом стоял шум от множества копыт, криков ямщиков, ржания лошадей, скрипа колёс. И пыль – в горле, на зубах, одежде… Все мечтали об одном – боковом ветерке, который снёс бы пыль в сторону и позволил дышать полной грудью.
На четвёртый день показались посады, а за ними – и луковки и шатры церквей. Добрался!
Следуя объяснениям Демьяна, я ехал по гулкой мостовой среди малых и больших домов, мимо деревянных и каменных церквей с кладбищами. Показались ворота Китай-города, через которые попал в центральную торговую часть столицы. У стен кремля раскинулась огромная площадь. На главном московском торге с множеством рядов лавок, навесов торговали и с возов и прямо с земли. Объехав скопление людей и повозок, поскакал по оживлённым улицам Зарядья, нашёл нужную улицу и дом внутри Китай-города. На стук в ворота выглянул слуга, оглядел лениво, но бумагу от Демьяна взял.
Я уже устал ждать ответа на солнцепёке и подумывал, не отъехать ли на постоялый двор, как калитка открылась.
– Боярин к себе просит.
Слуга распахнул одну половинку ворот, и я завёл коня на довольно тесный двор, уложенный дубовыми плашками. Уже это само по себе говорило о достатке хозяина.
Подбежал подросток, взял коня. Слуга же повёл меня в каменный дом, но не через парадное крыльцо, а через чёрный ход.
Следом за слугой я прошёл в трапезную. За столом сидел хмурый худой боярин. В руках он крутил грамотку от Демьяна.
– Здравствуй, боярин.
Хозяин дома скользнул по мне взглядом, остановившемся на серых от пыли сапогах.
– А поклон где?
– Извини, боярин, похоже – я ошибся, не в тот дом попал.
Я повернулся, прошёл мимо ошарашенного слуги, повернул налево и вышел через парадную дверь во двор.
Спустившись по ступенькам высокого крыльца, я направился к конюшне. Паренёк из конюхов ещё не успел расседлать моего коня. Я взял Орлика под уздцы и вывел из конюшни. Во дворе меня уже ждал слуга.
– У тебя что же, спина переломится боярину поклониться? Батогов захотелось? Али плетки?
– Пошёл бы ты знаешь куда? Дорогу подсказать? Ворота открой, поеду я.
Вот удружил Демьян, так удружил! Видно, не настолько боярин и болен, коли важность и спесь свою показать решил. Пусть другой кто – те же холопы его – перед ним спину гнут. Я же человек свободный, сам по себе. Перед государем поклонюсь, поскольку он помазанник Божий, да перед алтарём в храме. А боярин для меня – не господин.
Поскольку слуга ворота не собирался открывать, я решил открыть их сам. Только начал отодвигать в сторону запирающий брус, как услышал грозное рычание, довольно быстро приближающееся сзади. Я резко обернулся.
Слуга выпустил собаку, и теперь ко мне нёсся здоровенный чёрный кобель. Пёс с раскрытой оскаленной пастью и горящими жёлтыми глазами прыжками приближался ко мне.
Выхватив нож, я выждал и, когда до пса оставалось два-три метра, метнул в него тяжёлый клинок. Сверкающее лезвие вошло в глаз, пробило череп. Грозный рык перешёл в громкий визг, внезапно оборвавшийся. Даже не дёрнувшись, пёс свалился замертво.
Ну – ничего себе у них здесь манеры – людей псами травить! Не от Ивана ли Грозного опыта оргий кровавых набрались?
Слуга растерялся – он не ожидал от меня решительных действий.
Я подошёл к лежащей собаке, вытащил из тела нож, обтёр его о шерсть убитого пса и вложил в ножны. Судя по «весёлому» приёму, нож ещё может мне пригодиться.
И только я взялся за створку ворот, как от крыльца раздался голос:
– Повеселились и будет! Прохор, убери пса. Лекарь, может – поднимешься в дом?
Я обернулся. На крыльце с ухмыляющейся довольной физиономией стоял боярин. Послать его куда подальше или молча уехать? Других подходящих вариантов для себя я не видел.
– Брось дуться, лекарь! Ну, плохое у меня настроение было, прости.
В голосе боярина появились просительные нотки. «Ладно, посмотрю – что с ним, да и уеду», – решил я.
Снова ко мне подбежал подросток из конюшни, дотоле наблюдавший из-за угла за событиями, принял лошадь. Я же пошёл к крыльцу.
Боярин шёл впереди, я за ним. Похоже – боярин самодур большой.
Я снова оказался в трапезной.
Повернувшись к образам, я осенил себя крёстным знамением, поклонился. Боярин хмыкнул и уселся в кресло.
Я, не ожидая приглашения, сел на лавку.
– Своенравен ты, лекарь! Стало быть силу свою чуешь. Не зря хвалил тебя Демьян.
– Боярин, я не с псами сражаться приехал. Моё дело – здоровье людям возвращать. – И добавил: – Кто этого сам хочет.
– Ишь ты какой, колкий да шустрый.
– Мы так и будем говорить?
– Инда ладно. Тогда слушай. Много лекарей меня уже смотрели, однако от трав ихних да кровопусканий лучше не становилось.
– Ты расскажи, чем недужен, а я уж сам решу – смогу помочь или нет.
– Тогда смотри.
Боярин скинул кафтан и рубаху.
Ешкин кот! Всё тело было покрыто струпьями, кое-где сочившимися гноем.
– Зудит – спасу нет. Полночи чешусь, только когда выпью изрядно, забываюсь. Лекари говорят – проказа, вылечить, мол, нельзя.
Я подошёл поближе, тщательно оглядел обнажённый торс. Нет, это не проказа! Видел я уже прокажённых.
Это псориаз. Всё тело покрыто бляшками, при лёгком поскрёбывании с них осыпаются чешуйки. А то, что кое-где бляшки гноятся, так это от расчёсов. Грязь с рук, из-под ногтей попадает в расчёсы – вот отсюда и гной. Самое интересное – на лице и голове следов болезни нет.