— Допустим.
— Хорошо, - сказал Озирис. - Теперь можно объяснить, что за непредвиденный эффект возник в уме "Б". Этот ум оказался отражением нашей вселенной. Но это только полбеды. Вселенная, в которой мы очутились после этого великого эксперимента, тоже стала отражением ума "Б". И с тех пор никто не может отделить одно от другого, потому что теперь это одно и то же.
Нельзя сказать: вот ум, а вот вселенная. Все сделано из слов.
— А почему ум "Б" - это модель вселенной?
— Любые два зеркала, стоящие напротив друг друга, создают дурную бесконечность. Это и есть наш мир. Халдеи носят на поясе двустороннее зеркало, которое символизирует этот механизм.
Я с сомнением посмотрел на керосиновую лампу с двумя зеркалами, стоящую на столе. Она никак не тянула на модель вселенной. Мне пришло в голову, что это устройство может сойти в лучшем случае за первый российский лазер, сконструированный самородком Кулибиным в Самаре в 1883 году. Но тут же я понял, что с таким пиаром этот прибор действительно станет моделью вселенной, где я родился. Озирис был прав.
— Точно так же, как Великая Мышь, - продолжал Озирис, - человек встал перед вопросом - кто он и за что сюда сослан. Люди начали искать смысл жизни. И, что самое замечательное, они стали делать это, не отвлекаясь от основной функции, ради которой их вывели. Скажем прямо, человечество не нашло смысла творения, который устроил бы Великую Мышь. Но зато оно пришло к выводу о существовании Бога. Это открытие стало еще одним непредвиденным эффектом работы ума "Б".
— Бога можно как-нибудь ощутить?
— Он недоступен уму и чувствам. Во всяком случае, человеческим. Но некоторые вампиры верят, что мы приближаемся к нему во время приема баблоса.
Поэтому раньше говорили, что баблос делает нас богами.
Он посмотрел на часы.
— Но лучше один раз попробовать, чем сто раз услышать.
Три следующих дня моей жизни бесследно исчезли в хамлете - канули в серую мглу, как справедливо заметил граф Дракула. А утром на четвертый день позвонил Энлиль Маратович.
— Ну вот, Рама, - сказал он, - поздравляю.
— А что случилось? - спросил я.
— Сегодня красная церемония. Тебе дадут попробовать баблос. Важный день в твоей жизни.
Я молчал.
— За тобой должен был заехать Митра, - продолжал Энилиль Маратович, - но его не могут найти. Я бы и сам за тобой съездил, но занят. Можешь приехать на дачу к Ваалу?
— Куда?
— К Ваалу Петровичу. Это мой сосед. Твой шофер знает.
— Наверно могу, - ответил я. - Если шофер знает. А когда там надо быть?
— Поезжай не спеша. Без тебя не начнут. Гера тоже там будет.
— А как одеться?
— Как угодно. Только ничего не ешь. Баблос принимают на голодный желудок. Ну все, жму.
Через двадцать минут я был в машине.
— Ваал Петрович? - спросил Иван. - Знаю. "Сосновка-38". Торопимся?
— Да, - ответил я. - Очень важное дело.
Я так нервничал, что впал в транс. Шоссе, по которому мы ехали, казалось мне рекой, которая несет меня к пропасти. В голове была полная сумятица. Я не знал, чего мне хочется больше - как можно быстрее оказаться у Ваала Петровича, или, наоборот, поехать в Домодедово, купить билет и улетучиться в какую-нибудь страну, куда не нужна виза. Впрочем, улетучиться я не мог, потому что не взял с собой документов.
Машин было мало, и мы добрались до места назначения быстро, как редко бывает в Москве. Проехав через похожий на блок-пост КПП, Иван затормозил на пустой парковке возле дома.
Дом Ваала Петровича напоминал нечто среднее между зародышем Ленинской библиотеки и недоношенной Рейхсканцелярией. Само здание было не так уж велико, но широкие лестницы и ряды квадратных колонн из темно-желтого камня делали его монументальным и величественным. Это было подходящее место для инициации. Или какой-нибудь зловещей магической процедуры.
— Вон ее новая, - сказал Иван.
— Что - "ее новая"?
— Машина Геры Валентиновны. Которая "Бентли".
Я посмотрел по сторонам, но ничего не увидел.
— Где?
— Да вон под деревом.
Иван ткнул пальцем в сторону кустов, росших по краю парковки, и я заметил большую зеленую машину, в которой было нечто от буржуазного комода, принявшего вызов времени. Комод стоял в траве далеко за краем асфальтовой площадки, и был наполовину скрыт кустами, поэтому я не разглядел его сразу.
— Посигналить? - спросил Иван.
— Не надо, - ответил я. - Пойду посмотрю.
Задняя дверь машины была приоткрыта. Я заметил за ней какое-то движение, а потом услышал смех. Мне показалось, что смеется Гера. У меня появилось нехорошее предчувствие. Я пошел быстрее, и в этот момент сзади раздался автомобильный гудок. Иван все-таки нажал на сигнал.
В салоне появилась голова Геры. Рядом мелькнула еще одна, мужская, которой я не узнал.
— Гера, - крикнул я, - привет!
Но дверь салона, вместо того, чтобы раскрыться до конца, вдруг захлопнулась. Происходило что-то непонятное. Я застыл на месте, глядя, как ветер треплет привязанную к дверной ручке георгиевскую ленточку. Было непонятно, куда идти - вперед или назад. Я уже склонялся к тому, чтобы повернуть назад, когда дверь распахнулась, и из машины вылез Митра.
Вид у него был растрепанный (волосы всклокочены, желтая бабочка съехала вниз) и крайне недружелюбный - такого выражения лица я никогда у него раньше не видел. Мне показалось, что он готов меня ударить.
— Шпионим? - спросил он.
— Нет, - сказал я, - я просто… Увидел машину.
— Мне кажется, если машина стоит в таком месте, дураку понятно, что подходить к ней не надо.
— Дураку может и понятно, - ответил я, - но я ведь не дурак. И потом, это не твоя машина.
Из машины вылезла Гера. Она кивнула мне, виновато улыбнулась и пожала плечами.
— Рама, - сказал Митра, - если тебя мучает, ну… Как это сказать, одиночество… Давай я пришлю тебе препараты, которые остались от Брамы.
Тебе на год хватит. Решишь свои проблемы, не мучая окружающих.
Гера дернула его за рукав.
— Перестань.
Я понял, что Митра сознательно пытается меня оскорбить, и это почему-то меня поразило - вместо того, чтобы разозлиться, я растерялся. Наверно, я выглядел глупо. Выручил автомобильный гудок, раздавшийся за моей спиной - Иван просигналил еще раз.