На месте погружения несколько секунд еще виднелся верх рубки, но потом и он исчез. Еще мгновение бурлила вода, потом волны захлестнули место, где только что была лодка.
От отчаяния и обжигающего холода Володя закричал, срывая голос, повертел головой из стороны в сторону. Ни кораблей, которые заметил Саша, ни лодки — никого вокруг! Он один в холодных водах. Страх сжал сердце ледяной рукой.
Стараясь удержаться на поверхности, Владимир изо всех сил молотил по воде руками и ногами, но намокшая одежда и разбухшая от воды обувь тянули его вниз. Он с тоской посмотрел в низкое небо. Как жалко и нелепо умирать в таком возрасте! И ладно бы от пули, от осколка в бою — как солдат. Но утонуть в море из-за нелепой случайности — что может быть мучительнее и страшнее?
В полукабельтове от него вспучился воздушный пузырь, потом показалась рубка, затем — корпус лодки, его лодки! Володя закричал.
На рубке показались люди. Вода заливала лицо Владимиру, и он лишь смутно видел их фигуры.
Лодка дала задний ход и медленно подошла к нему.
Из рубки по скользкой палубе к корме бежали подводники. Боцман в легком бушлате, уже промокшем от брызг, бросил ему конец:
— Держись!
Но озябшие руки не слушались, веревка вырывалась из рук. Ну нет, когда спасение уже рядом, он не сдастся! Но на лодку без помощи ему не взобраться — покатые бока корпуса ее мокрые и скользкие.
Боцман бросил конец еще раз.
Володя поймал его, намотал на запястье и, поскольку пальцы уже не слушались, вцепился в веревку зубами. Двое подводников потащили его к такой близкой и такой недоступной пока еще лодке.
Владимира втащили на легкий корпус, кто-то ухватился за робу, помог подняться на палубу. Однако ноги уже не слушались, он не мог встать. Тогда его подхватили под руки и потащили к рубке. Там обвязали мокрой веревкой вокруг груди и спустили в шахту рубки, а оттуда — в центральный пост. Здесь его приняли на руки подводники и понесли в камбуз. Сняв с него мокрую одежду, уложили на единственный обеденный стол и стали растирать техническим спиртом.
— Дайте ему спирта внутрь, для сугреву! — распорядился боцман.
Рядом с виноватым видом суетился Саша.
Володе поднесли кружку со спиртом. Он сделал пару глотков и закашлялся.
— Вот привыкли «шилом» все болезни лечить. Чаю ему нужно горячего! Боцман, организуй сухую одежду, что он нагишом на холодном столе лежит! — распорядился подошедший командир.
Володе дали горячего сладкого чаю, натянули сухое белье. Он еще помнил, как его донесли до отсека и уложили в гамак, но дальше — отрубился…
Очнулся, когда торпедист Сашка, подняв ему голову, поднес ко рту кружку с горячим чаем.
— Пей, тебе согреться надо!
Володя выпил всю кружку и откинулся на подушку. Руки — особенно пальцы — уже отошли, но ныли нещадно, как будто их грыз неведомый и невидимый зверек, а ног он не чувствовал.
— Саш, ноги мне разотри.
— Боюсь. Кожа на них красная, вздулась. Потерпи, скоро в базу придем.
Володя уснул, но вскоре проснулся оттого, что его стал бить кашель — сухой, раздирающий грудь, не дающий уснуть. Лоб стал гореть, а тело покрылось мелким потом. Похоже, вынужденное купание оборачивалось серьезной простудой.
Когда лодка вернулась в базу, Володя уже был без сознания. Четверо подводников вытащили его на веревках и отвезли в госпиталь.
Очнулся он на третий день. Голова была тяжелой, в груди при каждом вздохе кололо с обеих сторон.
За дверью палаты кто-то с кем-то спорил, женский голос кого-то убеждал:
— Нельзя тебе к нему, без сознания он. Доктор сказал — сильное переохлаждение у него, двухсторонняя пневмония.
— Да я только посмотреть и гостинчик передать…
— Хорошо, но только на одну минуточку.
Дверь приоткрылась, и в нее бочком проскользнул Сашка.
— Живой? — Он наклонился над Володей. Но тот, не в состоянии ничего сказать от слабости, только моргал глазами.
— Мы тут тебе подарок… витаминчиков… Ешь, поправляйся. Весь экипаж желает…
Что ему желает экипаж, Володя не узнал. Вошла здоровенная, как гренадер, медсестра, подхватила тощеватого Сашу под локоть и буквально выволокла его из палаты.
— Видишь, он слабый, а ты к нему с разговорами… Нельзя ему!
Саша что-то бубнил в оправдание, но сестра вела его к выходу.
Володя скосил глаза. На тумбочке в авоське лежали апельсины. В Мурманске — чудо редкое! Как потом узнал Володя, подводники выпросили пару килограммов у моряков американского транспорта, пришедшего с конвоем.
Хотелось пить. В этот момент стукнула дверь и вошла медсестра.
— Как себя чувствуешь, ранбольной?
— Пить, — прошептал Володя пересохшими губами. Медсестра поднесла к его рту носик чайника, и Володя, припав к нему, выпил едва ли не половину. Он пил бы еще, но медсестра больше не дала:
— Хватит, хватит.
— Где я?
— В госпитале, в Мурманске. Слава богу, в себя пришел, три дня ведь без памяти лежал. Тут твои с подлодки одолели, каждый день ходють и ходють. Говорю же им — нельзя, доктор не велел. Сейчас я тебе укольчик сделаю, а потом таблетку выпьешь.
Медсестра ловко сделала укол, а потом поднесла Володе таблетку — он с трудом ее проглотил.
— Где же тебя так простыть угораздило?
— В море смыло. Пока вытащили — простыл.
— Ох, несчастье какое! Ну, ничего, отлежишься в тепле, подлечишься. Давай я тебе апельсин очищу.
Медсестра ловко сняла с апельсина кожуру и стала подносить ломтики ко рту Володи. От апельсина пошел одуряющий запах, и почему-то сразу вспомнился Новый год, елка, салат «оливье», шампанское, апельсины и грохот фейерверков за окном.
Володя с трудом одолел апельсин.
— Вы возьмите пару апельсинов домой, детишек угостите.
— Что ты, милок! Тебе самому они нужны! Ешь, поправляйся.
— Ваши детишки давно, наверное, апельсинов не ели, а мне все не съесть.
— Ну, если так…
Медсестра сунула пару апельсинов в карман и ушла.
Вскоре заявился доктор — в белом халате поверх флотской формы. Деревянным стетоскопом он прослушал легкие Володи, простучал и покачал головой:
— Повезло тебе, парень. Я уж было думал — не жилец ты.
— Что, все так плохо?
— При поступлении было хуже, так что будем надеяться.
И потянулись нудные госпитальные дни. Еще дважды к нему заходил Сашка — сказал, что вместо заболевшего Володи им на время с лодки, стоявшей на ремонте, дали другого торпедиста. По всему выходило — скоро новый поход, ведь лодку забункеровали.