Однако вышел князь хмурый. Видно, побоялся Нащокин решать сей щекотливый вопрос.
Они постояли немного возле дома, потом князь вдруг махнул рукой:
— Была не была! Бог не выдаст — свинья не съест! Идём!
Под жильё царя и его слуг был освобождён каменный двухэтажный дом, лучший в Вязьме.
Елагина охрана пропустила в покои, а Никита остался в коридоре. Стрельцы косились на него, но он явился с князем, и потому не гнали.
В доме было тихо. Какое веселье, когда царь болен?
Елагина не было долго. Потом он выглянул из дверей, призывно махнув Никите рукой.
Никита шёл за Елагиным по длинному коридору, и почти у каждой двери стояли стрельцы с бердышами, бдили.
Никита волновался. Сейчас он увидит самодержца, и не на гравюре старинной, а вживую. А ещё сильнее он волновался из-за того, что его обуревали сомнения: сумеет ли поставить правильный диагноз, сможет ли помочь?
В комнате царской, в опочивальне было темно из-за тяжёлых штор, не пропускавших свет. Горели только несколько свечей и пахло благовониями.
На широкой кровати, под тёплым одеялом лежал мужчина в исподнем. Лицо его было бледным, глаза — страдальческими, лоб в каплях пота. Он тяжело дышал. «Ну да, а чего ты хотел увидеть? — спросил себя Никита. — Самодержца в короне, со скипетром и державой в руках?»
В опочивальне было несколько человек. Один их них — явно заморский «дохтур», судя по бритому лицу и коротким штанишкам.
Князь тихо сказал:
— Государь, я своего лекаря привёл.
Алексей Михайлович кивнул.
— Поди к государю, — прошептал Никите Елагин.
— Пусть все выйдут, — попросил Никита.
Царь услышал, кивнул.
Вышли все, кроме «дохтура» и Елагина.
Никита сначала расспросил, с чего всё началось и где болит, потом осторожно осмотрел живот. Брюшная стенка напряжена, налицо все симптомы раздражения брюшины. Похоже на аппендицит, причём запущенный.
Увлёкшись анализом состояния больного, Никита совершенно забыл о том, в каком времени он находится.
— Надо оперировать, в противном случае неизбежен летальный исход.
— Чего?
— Или операция, или смерть, и не далее чем через два дня, — решительно сказал Никита.
— Даже так?
Царь задумался. Умирать, да ещё в таком возрасте, когда достиг вершины, никому не охота.
— Но и ручаться за исход не можешь? — тихим голосом спросил царь.
— Не могу, — не стал кривить душой Никита. Сейчас перед ним лежал больной человек, требующий немедленной помощи.
В разговор тут же встрял «дохтур»:
— Какая операция? Это живот резать? Он её не перенесёт!
— Ты, тля заморская! — вскипел Никита. — Ты же царя едва не уморил! Сам не понимаешь — других бы позвал! В таких случаях тянуть нельзя!
«Дохтур» стушевался. Похоже, он только теперь осознал, что царь на волосок от смерти. Случись плохое, его не выгонят из страны с позором, а казнят.
«Дохтур» потёр шею, как будто её уже коснулась петля от виселицы или топор палача, но всё же решил, что его слово должно быть последним.
— На всё воля Господня! — глубокомысленно изрёк он.
«Вот же сволочь! Ему помогать мне сейчас надо, а он мешает», — подумал Никита.
Все повернулись к царю. Каждый человек вправе распоряжаться своим здоровьем и жизнью — тем более самодержец.
Алексей Михайлович был человеком образованным по своему времени, умным. Не будет оперироваться — умрёт через два дня, если лекарь не соврал. А какой ему резон врать? Но даже если и будет, гарантий никаких лекарь не даёт. О худшем же думать царю не хотелось. Дети ещё малы, трон и власть передать некому. В лучшем случае опекунов назначат — из тех же бояр, только неизвестно, как жизнь ещё повернётся. Захватит кто-либо — да тот же Нащокин — власть, и в первую очередь позаботится, чтобы наследники трона сгинули. Долго ли отравить или уморить голодом в казематах? А если прооперироваться, то хоть и страшно, но шанс есть. И царь решил его не упускать.
— Согласен. У меня есть выбор, и я его сделал.
Царь повернул голову к «дохтуру»:
— Будешь помогать и присматривать. Мешать не смей!
Англичанин в ответ только склонил голову, понимая, что лучше её сейчас склонить, чем потом потерять.
Никита решительно поднялся:
— Мне инструменты надобны, и потому я отлучусь сейчас. А ты, коллега, приготовь перевязочные материалы и перевар.
— Перевар — это что? — не понял «дохтур».
— Ну самогон крепкий.
— Spiritus vini, — важно кивнул «дохтур».
— Именно! In vino veritas, — щегольнул латынью Никита.
Англичанин в удивлении вскинул брови, но Никита с Елагиным уже вышли.
Князь тут же обратился к незнакомому Никите боярину:
— Возок! Быстро!
— Я мигом!
Боярин убежал, что бывало редко. В царских покоях ходили медленно, чинно, бегали только холопы с поручениями хозяев.
Пока спускались по лестнице, Елагин тихо спросил:
— Как считаешь, у царя есть шанс?
— Похоже — есть. Я буду стараться.
— Во-во, коли уж ввязались в авантюру, то надо идти до конца, спасать царскую жизнь и свои головы.
Вот шельма! А кто втянул Никиту в эту передрягу? Не сам ли?
На возке они быстро домчались до дома, где квартировал Никита. Инструменты всегда были наготове, самогон и бинты — за англичанином.
Никита достал ёмкость с эфиром. Совсем мало осталось, но на один наркоз хватит.
С разбойничьим посвистом возничего они домчались до царского дома, и Никиту вновь провели к царю.
Англичанин уже нашёл самогон — целый кувшин, а перевязочные материалы — длинные полосы белого холста и вата — были у «дохтура» в наличии всегда.
По распоряжению Никиты приволокли дубовый стол и несколько масляных светильников, раздвинули шторы.
Бояре на руках перенесли царя с кровати на стол. Один из бояр подсуетился и подложил под голову самодержцу подушку. Никита швырнул её на кровать.
— Мы приступаем, всем уйти!
— Делайте, как лекари велят, — слабым голосом сказал Алексей Михайлович.
Всех как ветром сдуло.
Никита накапал эфира на большой комок ваты и приложил его к лицу царя. При свете светильников кожа на лице царя выглядела бледно-серой — куда постоянный румянец делся?
— Государь, считай вслух.
— Один, два, три, четы… — Государь замолчал.