Направление главных ударов Центрального фронта все больше смещалось на север, к Белоруссии. Зарядили осенние дожди, стало прохладно. А местность в Белоруссии и без дождей болотистая – танки на марше вязли, не то что машины.
В конце октября 43-го года Центральный фронт был переименован в Белорусский. Глядя на карту, бойцы одобрительно кивали головами:
– Наш фронт как раз напротив Берлина, логова ихнего. Стало быть, нам его и брать.
Оперативная обстановка здесь была непростая. Националистов, настроенных враждебно к Советской власти, в Белоруссии хватало. До повстанческой армии, как на Украине, дело не дошло, но банды по лесам бродили. Они грабили и убивали местных жителей, а коли по силам было, так обстреливали машины воинские и военнослужащих убивали. Многие отдельные воинские формирования, вроде технических, вспомогательных служб, к примеру – взводы связи, были немногочисленны по составу и располагались обособленно. Они зачастую и становились легкой добычей вконец обнаглевших бандитов.
Среди них встречались и предатели, служившие под немцами старостами или полицейскими в период оккупации. Но были и разведгруппы из числа завербованных и специально обученных наших граждан. Недобитые и отставшие от своих частей немцы тоже не добавляли спокойствия НКВД, милиции и СМЕРШу.
Каждое утро на «летучке» полковник Сучков информировал нас о новых убийствах, нападениях на военных, а то и фактах диверсий. Оружия не было только у ленивых. Оно было доступно – на местах боев можно было собрать целый арсенал, начиная от пистолетов и заканчивая пушками. Кто-то держал его для самообороны – ведь милиция была малочисленна и находилась преимущественно в городах. А если учитывать, что с телефонной связью и до войны было неважно, то сейчас и вовсе рассчитывать на то, что дозвонишься до города, не приходилось.
Часто мы не успевали реагировать на бандитские вылазки, потому что узнавали о них с опозданием – на следующий день, а то и позже. Тем не менее в освобожденных селах и деревнях восстанавливались сельсоветы, начинали работать школы.
С целью бросить тень на Красную Армию бандиты иногда надевали нашу форму и устраивали показательные казни. Селяне боялись и остерегались всех – и бандитов, и нашей армии. Поди разбери – бандиты глумятся и бесчинствуют или военнослужащие. Документов ведь не спросишь, в ответ можно и пулю в лоб схлопотать.
На фронте шли тяжелые, кровопролитные бои. Немцы уперлись, наши пытались прорвать оборону. На долгие девять месяцев передовая замерла на линии Невель – Богачев, у реки Припять. Восточная Белоруссия была освобождена полностью. Еще в конце сентября нашими войсками были освобождены Комарин, Хотимск, Кричев, Мстиславль, Дребин, Чериков. Красная Армия вышла к реке с ласковым названием Проня.
Продвижение вперед давалось нелегко. Наши дивизии были измотаны и обескровлены. При штатной численности девять тысяч человек порой в дивизиях едва набиралось по три. Например, в 159-й стрелковой дивизии с приданной ей 61-й отдельной штрафной ротой в бою у деревни Боброво было потеряно семьдесят процентов личного состава. В батальонах не осталось ни одного командира.
Наш отдел СМЕРШа тогда находился в городке Краснополье, в тридцати километрах от передовой. Выматывались мы сильно – в полосу ответственности отдела попадала территория длиной около пятидесяти километров и глубиной около ста. Сотрудников и так немного, да еще часть в госпиталях на излечении находилась.
В Белоруссии и на Украине жизнь «чистильщика» – так называли «оперов» – была недолгой, текучесть высока. Не увольнялись, не переводились в штабы, а выбывали по ранению или гибели.
Нашей группе везло, так втроем мы и продолжали служить, а в других – все больше неопытный молодняк. Парни были хорошие, крепкие, но только одной выносливости мало. Боевой опыт ничем не заменишь.
Вражеская агентура тоже не стояла на месте. В 43-м году качество подготовки немецких агентов сильно возросло – как и количество групп, забрасываемых в наш тыл. И не какие-то опустившиеся до разбоя бандиты, а основательно подготовленные спецы по диверсионно-подрывной работе. На техническое оснащение учебных баз немецкое командование не скупилось. За каждой разведшколой стояла вся мощь Германии – с деньгами, оружием на выбор. Руководили подготовкой опытные офицеры-инструкторы.
И всему этому сонмищу диверсантов, шпионов, бандитов, мародеров, уголовников, которым Советская власть поперек горла была, приходилось противостоять работникам НКВД и госбезопасности, войсковой контрразведке и возрождающимся советским органам правопорядка. Людей опытных, смелых, а главное – головастых не хватало не только в СМЕРШе. В селах и городах в милицию набирали бывших партизан, фронтовиков. А у них кроме умения стрелять – никакой специальной подготовки. К сожалению, о таких азах оперативной работы, как сохранение улик на месте преступления и поиск свидетелей, у них было довольно смутное представление.
И даже таких, неопытных, милиционеров было крайне мало. Жаловался мне новоявленный милиционер в одном селе после очередного налета:
– А чего я могу сделать? Вот вчера вечером банда в село ворвалась. Пять человек, и у всех автоматы. А я один и при «нагане». Только себя и могу защитить.
А сверху требовали – прочесывать леса, истреблять разведгруппы и бандитов. А чем прикажете их истреблять, какими силами? Все более-менее боеспособные офицеры в действующей армии, на передовой воевали. Батальон бы пехотный сюда или роту, на худой конец. Окружить лес да прочесать со всем тщанием, а потом за другой участок взяться. Только у нас сил таких не было.
На днях в деревню одну ездили, там ночью семью учителя вырезали. Хоть и были свидетели, но все как воды в рот набрали. И их понять можно. Мы уедем, а бандиты из леса вновь заявятся. Боятся люди, ни нам, ни власти не верят. Действенная власть – это сила в первую очередь, это способность защитить население от бесчинства бандитов. А с этим у нас пока дело обстояло плохо, мы не могли гарантировать людям спокойную жизнь и безопасность.
Выпал первый снежок, тыловые службы зашевелились, в массовом порядке бойцам выдавались шинели вместо телогреек. Телогрейка, или ватник, для войны в окопах удобна, в ногах не путается, бежать в ней легко, из траншеи в атаку выбираться; но – коротковата. А у немцев шинели уже месяц как раздали. Плохие у них шинелишки, тонкие, тепло не держат. Это еще морозы не ударили. Через месяц затрещат так, что деревья лопаться будут, вот тогда всем туго придется. Русский мужик привыкший, прохладновато – но на то она и зима. А у немцев помороженных больше, чем раненых.
А немец сейчас уже не тот пошел, что в 41-м. Начинали войну откормленные амбалы с блеском в глазах, чувством превосходства арийской расы и верой в гений фюрера и скорую победу. Сейчас солдаты немецкие похлипче пошли – сказывалась скудная еда, особенно в тылу. А после разгрома немцев под Москвой, Сталинградом и Курском и блеск в глазах пропал, и вера в победу и фюрера пошатнулась.
На утренней «оперативке» полковник Сучков был раздражен, если не сказать – зол.