— Одна беременная женщина, — начал перечислять Фрэнк, — две беременные женщины, один маленький мальчик, — он со свистом выдохнул воздух и хихикнул, — есть повод повеселиться, здорово, правда?
— Ага, — буркнул я.
— Ты вовсе так не думаешь, тупой ублюдок! — рявкнул он и сунул мне в руку стакан, причем так резко, что вино расплескалось. И рухнул в кресло. — Знаешь, почему она спятила? — пьяно хихикнул он. — Потому что я предложил ей поднять и немножко поносить холодильник. Тогда нам не придется возиться с ребенком. — Он схватил стоящую на столике рядом банку пива и, картинно вытянув вперед руку, произнес: — За женщин! — Фрэнк икнул, опустошил банку и бросил ее на ковер. Он был абсолютно пьян. — Дети... — пробормотал он достаточно громко, чтобы его услышали в кухне. — Кто только, черт возьми, их выдумал?
Если у меня и было желание рассказать соседям о женщине в черном, Фрэнк его сразу отбил. Он продолжал пить, пока накрывали на стол, не прекращал этот процесс и за ужином. Он постоянно наливал себе новые порции, почти не прикасаясь к еде, и что-то невнятно бормотал. Пытаясь поддержать общую беседу за столом, Элизабет упомянула о моем странном звонке домой в тот самый момент, когда Энн на голову упала банка. Я пожал плечами и заявил, что это простое совпадение. Не было никакого желания вдаваться в подробности.
Я вспомнил, как некоторые медиумы описывали свои посещения домов, где водились привидения. Все говорили о том, что в воздухе явственно ощущалось чужое присутствие. Дом, в котором мы находились, тоже был населен призраками. Я это чувствовал. Призраками полных отчаяния мыслей, привидениями, тысяч жестоких слов и дел, фантомами бессильной злобы и невысказанного гнева.
— Дети, — громко проговорил Фрэнк, с ненавистью глядя на еду, — зачем их иметь? Что в них хорошего? Я вас спрашиваю!
— Фрэнк, ты... — начала Элизабет.
— А ты помолчи, — грубо перебил Фрэнк, — я не с тобой разговариваю. Ты помешалась на детях. Дети — твоя мания. Ты ими живешь и дышишь. Когда мы снова будем делать ребенка, а, Лиззи, детка? Когда мы соединим сперму с яйцеклеткой?
— Фрэнк! — Элизабет выронила вилку и закрыла лицо дрожащими руками. Ричард смотрел на взрослых широко раскрыв глаза. Энн подошла к Элизабет и успокаивающе погладила ее по голове.
— Расслабься, парень! — Я решил, что мне пора вмешаться, но хотел свести дело к шутке. — От твоих речей у нас будет несварение желудка.
— Конечно, — Фрэнк кивнул, — тебе легко говорить. А как я могу расслабиться, если какое-то существо, которое еще даже не родилось, уже сейчас съедает все мои деньги? Дети, дети, дети, — продолжал нараспев повторять он, но внезапно пристально взглянул на меня: — А ты чего уставился?
За столом сидел уже и не пьяный шут. На меня смотрели горящие дикой ненавистью глаза. У меня не было желания ввязываться в неприятный разговор. Я и так знал, какие черные тучи гнева и раздражения клубятся в его затуманенной алкогольными парами голове.
— Просто смотрю на пьяного кретина, — спокойно сообщил я.
— Да, я кретин, — прошипел Фрэнк, — как и любой мужик, который делает детей.
— Фрэнк, побойся бога! — Элизабет резко встала и швырнула свою тарелку в мойку.
— Ричард, — Фрэнк не обращал на жену никакого внимания, — никогда не делай детей. Все, что угодно: делай деньги, люби девочек, гуляй, веселись. Но никогда не делай детей.
Оставшаяся часть ужина прошла в напряженном молчании. Все попытки поддерживать беседу оказались неудачными.
Позже Фрэнк и я поехали покататься. Он продолжал пить и становился все более агрессивным по отношению к Элизабет. Поэтому я и предложил немного проветриться. Я взял нашу машину и, естественно, сел за руль сам. Я сказал ему, что еще надо где-то заправиться, иначе в четверг мы не доедем до работы.
— Не важно, — заявил он, — я все равно не поеду на работу. Что я там забыл?
Выехав на улицу, мы увидели Элси. Одетая в черный купальник, она возилась со шлангом на полянке перед домом.
— Жирная сука, — выругался Фрэнк, хотя его мысли, я это чувствовал, отнюдь не были злобными. Скорее это можно было назвать злым вожделением.
Некоторое время мы ехали в молчании. Фрэнк опустил стекло в машине и постоянно высовывал голову наружу, подставляя разгоряченное лицо холодному вечернему воздуху. Ветер безжалостно трепал его густые черные волосы, но его, похоже, это не тревожило. Иногда Фрэнк что-то бормотал, но я не прислушивался. Мы ехали в сторону океана.
Вечер был тих и прохладен. Я смотрел на дорогу и размышлял о том, что наша жизнь полна мелочей, которые зачастую заслоняют главное.
Однажды по телевизору показывали гипнотизера. Он работал с молодой женщиной, которая в состоянии гипнотического транса спокойно рассказывала о своей прошлой жизни в Нюрнберге в 1830 году. Причем приводила цифры и факты.
Сначала я был потрясен. Женщина без акцента говорила по-немецки, хотя была американкой в четвертом поколении, описывала людей и здания, называла даты, имена, адреса.
А потом начали появляться небольшие пустячки, мелочи. Сперва я почувствовал, что на сиденье моего стула имеется большая твердая выпуклость и сидеть на нем крайне неудобно. Потом у меня зачесалась голова. Захотелось пить. Я отхлебнул глоток колы из стоящего передо мной на столике стакана и тут же отвлекся снова — заскрипел диван, на него усаживалась Энн. Когда я снова взглянул на экран, он мне показался слишком маленьким для такой большой комнаты. Тут же я услышал звук пролетавшего низко самолета и заметил, что книги на полке запылились. А женщина на экране продолжала говорить, но ощущение необычности и невероятности уже исчезло. Некоторое время я еще продолжал смотреть на экран, но уже без прежнего интереса. А потом вообще переключил на другой канал.
Сейчас со мной происходило то же самое. Я чувствовал жесткость сиденья, вибрацию руля в руках, слышал ровный звук работающего двигателя «форда», краем глаза смотрел на ерзающего рядом Фрэнка и проносящиеся мимо огни. Все вокруг было осязаемым и реальным. А остальное отошло на второй план. И моя способность чувствовать мысли Фрэнка и Элизабет казалась не более чем фантазией, игрой не в меру развитого воображения.
Через двадцать минут мы остановились у бара на Ридондо-Бич, удобно расположились за столиком и заказали пиво. Фрэнк залпом осушил три больших стакана, после чего принялся за четвертый, но уже медленнее. Он вытер запотевшее дно стакана о покрывавшую столик скатерть и теперь тупо таращился на мокрое пятно.
— Зачем? — вздохнул он.
— Зачем — что?
— Все! Семья, дети и все, что с ними связано... — Он с шумом выдохнул воздух и неожиданно спросил: — Ты действительно хочешь ребенка?
— Разумеется.
— Он у тебя будет, — фыркнул Фрэнк и отхлебнул глоток пива.
— Насколько я понял, ты ребенка не хочешь? — спросил я.
— Ты правильно понимаешь, старина, — буркнул он. — Иногда мне хочется так врезать по ее проклятому животу, чтобы выбить... — Он с силой стиснул в руке стакан, как будто душил ненавистного противника. Стакан оказался достаточно крепким и устоял. Фрэнк со злостью покосился на него и продолжил: — Скажи, ну зачем мне ребенок? Что, черт возьми, я буду с ним делать?