Общество потрясенно молчало.
— Правда, что ли, клоуном был? — осторожно спросил, наконец армянин Артур.
— Нет, вру, — мрачно сказал Антон и плюхнулся на жалобно скрипнувший стул.
Николай все-таки взял перепелку и положил себе на тарелку. После чего обвел присутствующих взглядом и сказал:
— Артур, ты больно шустрый сегодня, бери-ка Семена — и на пост. Ты вроде в погранцах служил, разберешься. Ружье мое возьмите — знаешь, где лежит.
— Есть, — четко ответил армянин и ушел вместе с еще одним мужиком.
— Доволен? — поинтересовался Николай. — Клоун, видали… Сроду бы не подумал. Раскомандовался тут, как генерал. Может, все-таки врешь?
Антон сунул Николаю «Сайгу», вышел на центр комнаты.
— Ля-ля-ля, вот и я! — противным писклявым голоском заверещал он и сделал обратное сальто. Каблуки ботинок с грохотом впечатались в пол, Антон раскинул руки в стороны и поклонился.
Мужики зааплодировали.
— Да-а… — задумчиво протянул Евтеич. — Чему жизнь людей учит-то, как меняет.
Антона положили на продавленном, пахнущем мышами диванчике в доме Николая. Сам хозяин заливисто храпел в соседней комнате, а ему не спалось. Хотя и выпил-то вроде немало, пусть даже под хорошую закуску.
На душе было неспокойно. Хрюкинцы — Антон упорно продолжал их так называть — жили дружно, хозяйственно, но слишком уж спокойно. Проблем с едой нет, никто не донимает, мужики и бабы все рукастые, обиходить себя в состоянии… Но это все до поры, пока, как говорится, жареный петух не клюнет в известное место. Да, припугнул их Антон, выставили охрану. А надолго ли? Постоят неделю-другую, потом плюнут. Это, конечно, их дело, хрюкинское, но жалко ведь хороших людей. Хотя и жалости на всех по нынешним временам не хватит.
Антон повернулся на другой бок, поправил набитую пером битой дикой птицы подушку.
Как там Фрэнсис и Лариса? Волнуются, небось, как он добрался, что делает. Не съел ли кто по пути… «А ведь это уже не друзья, — подумал Антон. — Это семья». Не в том общепринятом смысле, как раньше, но все равно — семья. Слишком дороги они стали друг другу. И Кирила Кирилыч-джуниор им с Фрэнсисом как сын, получается. Вот только как оно дальше будет развиваться? Неужели Лариса так никого и не выберет? Или природа свое возьмет? Полгода без мужика, наверное, не критично для женщины, да и Антон вот живой, не помер, однако…
Развить мысль у Антона не получилось, потому что в окно кто-то тревожно забарабанил. Тут же прекратился храп Николая, забухали шаги, и хозяин сунулся в дверной проем:
— Слыхал?
— Слыхал, — отозвался Антон, уже нашаривающий стоявшие рядом с диванчиком ботинки.
Николай подошел к окну и отворил створку.
— Это я, Семен! — послышалось с улицы. — Там… там возле шоссе в кустах трещало чего-то и огонек… ну, как будто курит кто-то… Армян остался, а я сюда сразу.
— Стой тут, мы выйдем.
Николай нетерпеливо дождался, пока Антон завяжет шнурки — сам он был в резиновых сапогах — и возьмет карабин. Они осторожно вышли во двор, потом на улочку. Темно, хоть глаз коли…
— Факел взять? У меня есть, на смоле, — сказал Николай.
— Мы с факелом как мишени будем. Пусть лучше глаза привыкнут.
На них наткнулся выскочивший из-за угла Семен.
— Тьфу ты… Трещат, говоришь?
— Так точно!
— А ты сразу бежать?
— Так я ж не знаю, чего делать! Вот пришел доложить.
— Докладчик…
— Давайте-ка туда, посмотрим, кто там трещит да курит, — предложил Антон. — Только аккуратно, не шумим. Не нравится мне все это.
— Как будто мне нравится, — сердито буркнул Николай.
Они вместе с пыхтящим Семеном двинулись обратно, периодически вполголоса окликая Артура. Но долго звать армянина не пришлось — все тот же Семен обо что-то споткнулся, грохнулся и с ужасом произнес:
— Тут человек лежит… Мертвый вроде, кровища кругом…
— Блин… — Николай чиркнул спичкой, прикрывая ее сложенной ковшиком ладонью. Огонек высветил раскинувшего руки в стороны Артура с перерезанным горлом. — Вот и оставил ты армяна.
— Да я же… — начал было Семен, но Антон перебил его, сам пугаясь своих слов:
— Тихо. Они здесь. Они уже в деревне.
Судя по происходящему, городские выбрали метод тихого проникновения. Оно и правильно — точное количество жителей деревни им неизвестно, но расположение домов и место жительства того же Николая, который здесь вроде как главный, велосипедисты пронюхали. Чем устраивать дневной налет, проще пробраться в ночи, без шума и пыли прикончить лидера или лидеров, а остальных поставить перед фактом. Или вообще перебить всех к чертовой матери на мясо, а потом подъедет обоз и заберет добычу. Скорее всего, велосипедисты вообще были разведгруппой более крупного отряда, высланной вперед. А теперь пришло время диверсантов.
«Грамотно, ничего не скажешь», — оценил Антон. И самое печальное, что он оказался в самой гуще событий. Что бы ему вчера уйти, а?
— Что бы тебе вчера уйти, Антон… — словно читая мысли, тихо сказал Николай. — Влип, как жаба в деготь.
— Ты в своем доме с ними в прошлый раз говорил? — спросил Антон.
— В своем, как с тобой.
— Давай обратно. Там явно гости, тебя резать пришли.
Николай спорить не стал. Послав Семена к Евтеичу и вернувшись к дому, они прислушались. Тишина.
— Погодь, — шепнул Николай, пошарил под крыльцом и вытащил что-то тяжелое.
— Пешня, — пояснил он. — Лед колоть. По башке тоже можно.
— Сейчас они поймут, что дома никого, и выйдут, — прошипел Антон. — Ждем.
Внутри что-то стукнуло, покатилась посуда. Все же нападавшие были непрофессионалами: сначала курили на подходах к объекту, теперь вот шумят. Оно и понятно, вряд ли эта Новая Сибирь навербовала где-то настоящих спецназовцев. Те как раз в свои стаи сбились, у них взаимовыручка налажена.
Заскрипели половицы в сенцах.
— Не стреляй, — сказал Николай. — Я сам.
Тень, появившаяся в дверном проеме, была лишь немногим чернее окружавшей ее темноты, но этого хватило Николаю, чтобы с размаху запустить в нее пешней. Тень со сдавленным воплем и грохотом улетела обратно, а Николай бросился за ней.
Очередная зажженная спичка отразилась в вытаращенных глазах молодого парня с редкой светлой щетиной на щеках и подбородке. Парень силился вдохнуть, но не мог.
— Двадцать кило пешня, — с гордостью заметил Николай, прижимавший пленника к полу. — Весь дух выбило. Не подох бы… О, да я его знаю! Велосипедист хренов. Э, ты, падаль! Сколько вас?
Парень хрипло закашлялся, замотал головой.