Волна дикого стыда захлестнула принцессу. Она заерзала на столешнице, чувствуя себя несчастнейшим, беспомощным существом, оказавшимся даже ниже, чем этот гордый высокомерный зверек, что взирал на нее с рук хозяйки холодными, как голубой топаз, глазами. Между тем трактирщица наклонилась, явно потянувшись что-то достать…
Поднялась она, удерживая на кончиках пальцев толстый ком желтоватых густых сливок, и тут же щедро обмазала ими трепещущие соски девушки, шлепнула остатки между ног, и они медленно потекли вниз, понемногу струясь вокруг и даже внутрь вагины.
— Немного маслица, моя лапочка, свежайшего маслица, — прощебетала трактирщица кошке. — Никакой парфюмерии — только свеженькие сливки…
Внезапно она опустила питомицу на все четыре лапы девушке на живот, и Красавица почувствовала нежной кожей мягкие подушечки кошачьих лап, со сводящей с ума торопливостью устремившихся к ее груди. Принцесса задергалась, заерзала, напрягшись в крепких кожаных путах, но маленький пушистый зверь, не замечая ее усилий, опустил голову и шершавым быстрым язычком принялся жадно слизывать сливки с ее соска. Доселе неизведанный первобытный страх шевельнулся где-то в самых глубинах ее существа, заставив связанную девушку дико забиться в тщетных попытках вырваться.
Но безразличное к ее потугам маленькое чудище с изящной белой мордой невозмутимо продолжало угощаться, и от прикосновений его языка сосок готов был взорваться, все тело возбудилось, стало выгибаться, и бедра, непроизвольно отрываясь от столешницы, тут же бухались обратно.
Вскоре кошку приподняли, переставили к другому соску, она снова заработала языком, старательно вычищая сливки, и принцесса что было сил напряглась в крепких узах, сотрясаемая судорожными вздохами. Мягкие задние лапы животного глубоко вдавливались ей в живот, и длинная шерстка на брюхе нежно обмахивала ее чувствительную кожу.
Красавица стиснула зубы, силясь удержать вырывающийся вопль «Нет!», плотно зажмурила глаза — а открыв, увидела мохнатую голову в форме округлого сердечка, мелко подергивающуюся в такт движениям шершавого языка, который неустанно теребил взад-вперед сосок, уничтожая остатки сливок. И это ощущение было настолько ужасным и пронзительным, что принцесса заголосила так громко, как никогда не кричала даже от тяжелых ударов лопатки.
Наконец кошку сняли с ее груди. Красавица заметалась, сжав зубы и едва сдерживая возмущенное «Нет!», которому никак не позволительно было сорваться с ее уст. И тут она почувствовала между ног шелковистые ушки зверька, его нежную шерстку и маленький острый язычок, что принялся быстро лизать напрягшийся клитор.
«О нет, пожалуйста, не надо!» — молила про себя принцесса. Все ее тело пронизывали острые струи наслаждения, смешанного с отвращением к этой маленькой пушистой хищнице и ее жуткой невообразимой трапезе. Бедра девушки замерли над столом, взметнувшись на несколько дюймов, а торчащий из шерсти нос и обжорливая пасть погружались в нее все глубже. Клитором она ощущала уже не язык зверя, а сводящее с ума прикосновение мохнатой головы… которого ей жаждалось все больше и больше… О это маленькое ненасытное чудовище!..
К своему вящему стыду и унижению, Красавица непроизвольно пыталась прижаться лобком теснее к косматой твари, к ее теплой шерстистой голове, чтобы вынудить ее еще и еще потереться о клитор. Но язык кошки проникал все глубже, слизывая угощение, затекшее в зев вагины, в щелку между ягодицами, и лоно девушки терзалось неудовлетворимой страстью, а острое наслаждение уже переросло в изощреннейшую пытку.
Принцесса стиснула зубы и замотала головой, когда шершавый язычок стал напоследок вылизывать лобковые волосы, забирая лишь то, что ему было нужно, и совершенно не замечая терзаний ее плоти.
И когда Красавица поняла, что больше это она вынести не в силах, что вот-вот сойдет с ума — кошку забрали. И теперь мохнатая тварь сидела на руках у госпожи Локли и взирала сверху вниз на принцессу, и трактирщица улыбалась над ней так же сладко и довольно, как ее питомица.
«Вот же ведьма!» — подумала Красавица, но, не отважившись произнести хоть слово, молча закрыла глаза, а ее возбужденное лоно дрожало от невероятной, небывало жгучей страсти.
Наклонившись, госпожа Локли спустила кошку на пол, и та горделиво ушла прочь, скрывшись из виду. Красавица ощутила, как высвободились из пут сначала ее запястья, потом лодыжки. Вся дрожа, она продолжала лежать на разделочном столе, всей своей волей борясь с желанием покрепче сдвинуть ноги, перевернуться на столешнице, одной рукой обхватив груди, а другой приласкав разгоряченную вульву, дав волю тайным наслаждениям… Но подобной милости для нее не допускалось.
— Вставай-ка на четвереньки, — велела ей госпожа Локли. — Теперь-то, думаю, ты вполне готова отведать моей шлепалки.
Красавица послушно сползла на пол и в замешательстве поспешила догонять маленькие башмачки хозяйки, которые уже отстукивали по плиткам на выходе из кухни. И каждое движение ее ног, когда девушка на четвереньках пересекала комнату, только усиливало в ней похотливый жар.
Наконец принцесса добралась до стойки в питейном зале трактира и по щелчку хозяйки быстро забралась на нее. В распахнутую дверь было видно, как прохаживаются по площади люди. Кто-то беспечно болтал, встретившись друг с другом у колодца. В гостиницу заскочили две местные девушки и, весело поприветствовав госпожу Локли, пробежали мимо нее на кухню.
Красавица же в ожидании, когда пройдется по ягодицам увесистая хозяйская лопатка, лежала на стойке, уткнувшись в нее подбородком, дрожа всем телом и мелко всхлипывая.
— Помнишь, я обещала приготовить на завтрак твою задницу? — холодным, совершенно бесстрастным голосом спросила трактирщица.
— Да, госпожа, — хлюпнула девушка.
— Не надо слов. Просто кивни.
И Красавица, несмотря на неудобную для этого позу, старательно закивала головой.
Ее груди, прижатые к деревянной столешнице, все еще горели жаром, встревоженная вагина истекала влагой, и жажда плотского наслаждения была просто непереносимой.
— Ты, я вижу, уже приготовилась в собственном соку? — съехидничала госпожа Локли. — А? Что скажешь?
Не зная, что на это ответить, Красавица издала громкий протяжный стон.
Цепкая рука трактирщицы грубо помяла ей ягодицы, потом пошлепала, как прежде проделывала это с грудью. И наконец пошла в дело уже знакомая колотушка. От яростных ударов Красавица подскакивала, ерзала и извивалась, жалобно попискивала сквозь зубы от бессильного плача, словно никогда ей не ведомы были ни достоинство, ни дух протеста. И ничто не могло умилостивить эту холодную, ужасную, бескомпромиссную госпожу, ничто не могло ей внушить, что принцесса станет хорошей и послушной, что она ошибалась и что теперь от прежней упрямой негодницы не осталось и следа. А ведь Тристан предупреждал ее…
Порке, казалось, не видно было конца — вот истинное наказание за ее строптивость!
— Что, достаточно прогрелось? Как там, готов наш завтрак? — резко вопрошала хозяйка, что есть мочи работая лопаткой. Потом остановилась, положила на горящую кожу девушки свою прохладную ладонь: — Ну, думаю, наша маленькая Принцесска уже вполне пропеклась. — И принялась снова молотить своей шлепалкой, выколачивая из Красавицы пронзительные вопли.