Дальше начинались склады.
* * *
Здесь крыши стали другими. Впереди виднелись обширные горизонтальные плоскости, разделенные лишь узкими просветами, – перепрыгивать через них гораздо легче. Крыши складов заливали обычно горячей смолой, которая потом застывала, затягивая щели.
Большак на своих коротких кривых ножках мчался с порядочной скоростью, но я, когда разгонюсь, тоже могу бежать ничего себе. Так что я не отставал и несся вперед так, что комья смолы летели из-под сапог. Сердце громко колотилось в груди, но постепенно я нагонял коротышку – и наконец почти поймал на краю массивного углового склада. Дальше уже начинались другие портовые постройки. Услышав мое хриплое дыхание, Большак что-то коротко проверещал и метнулся в сторону как раз тогда, когда я вытянул руку, чтобы ухватить его за плечо. Угловой склад, похоже, давно не использовался и пришел в упадок. Во всяком случае, смолы здесь не было, между досками зияли узкие щели. Эти доски громко скрипели под ногами.
Я прыгнул за карликом и все-таки схватил его. Глаза Большака стали размером с блюдца, он повалился спиной назад. Я упал на него, раздался треск, и несколько досок проломились. Большак тут же исчез из виду, а я успел ухватиться за край пролома и провисел несколько мгновений, пока пальцы не соскользнули.
Эта пауза, наверное, и спасла Большака. Я от природы довольно габаритный, хотя и не могу похвастаться особо развитой мускулатурой, но вес у меня – будь здоров, да и кости широкие. Покойная маман, разглядывая меня, когда я вступил в период возмужания, иногда почти с обидой говорила: «Ты был таким нежным ангелочком в детстве, ну в кого ты такой вымахал?» А отец, отличавшийся тонкими, аристократичными чертами, изящной худобой и гордым профилем, тоже иногда поглядывал на сына – но с сомнением. После чего у них с матерью, как правило, случались тихие скандалы, заканчивавшиеся быстро, в спальне.
Если бы я упал на Большака, то, скорее всего, раздавил бы в лепешку. А так он успел откатиться в угол и к тому моменту, когда я рухнул на земляной пол, уже стоял, прижавшись спиной к стене. Кажется, при падении он прокусил губу – по подбородку его бежала кровь.
Я тут же вскочил, выхватив саблю, сграбастал воротник халата и занес оружие над его головой.
– Джа! – заорал он, плюясь кровью мне в лицо. – Джа, погоди, не надо!
– Назови хоть одну причину?! – прорычал я, нанося удар.
Он упал на колени, одной рукой вцепившись в мое запястье, а второй распахивая халат, открывая дряблую безволосую грудь. Она была исчерчена частой сетью тонких розовых шрамов, следами игольчатой рубахи.
– Я не хотел сдавать тебя, Джа! – выкрикнул он, зажмуриваясь. – Они пытали меня, смотри!
В последний миг моя рука чуть изменила направление, и лезвие ударило в деревянную стену, лишь самым кончиком зацепив кожу на шее Большака.
– Пытали! – повторил он хрипло. – А потом, когда я все рассказал, сбросили с Большого Дома в реку. Выжил только потому, что меня подобрал рыбак.
– Все-таки ты меня сдал, – произнес я, сознательно пытаясь вновь разжечь костер ненависти к тому, кого считал третьим после Неклона и Протектора виновником своего изгнания.
– Не выдержал боли, – прошептал он, отпуская мое запястье и ладонью размазывая кровь по подбородку. – Джа, слышишь? Не выдержал. Иногда мне все еще снятся подвалы Большого Дома.
Моя рука с оружием опустилась. Большак сел на пол, шмыгнул носом и принялся застегивать халат. Я стоял молча, глядя на него сверху вниз, ощущая пустоту в сердце и растерянность. Его голова вдруг дернулась, он посмотрел куда-то мимо меня. Глаза блеснули, и Большак приложил палец к губам.
Я медленно оглянулся, одновременно приседая. Пальцы крепко сжали рукоять сабли.
Просторный склад был завален рухлядью, рваными мешками, обломками мебели, обугленными черенками лопат, дырявыми ведрами и тюками, из которых торчала солома. Сквозь образовавшийся в потолке пролом столб солнечных лучей падал наискось, в нем клубились пылинки, а вокруг сгущался сумрак заброшенного помещения.
Запустение и грязь давно не используемого помещения казались чересчур зримыми, словно бы показными. Будто кто-то намеренно разбросал тут весь мусор…
Раздалось приглушенное шуршание, и я понял, кто именно устроил все это.
Сквозь столб света прошел лепрекон.
За ним второй, третий. Сгорбившись, они волокли что-то, кажется, чью-то тушу, переговариваясь приглушенными голосами.
– Бесы Патины! – прошептал Дитен Графопыл в ужасе. – Братья Грецки… Но они ж сгорели три дня назад!
2
Один из лепреконов остановился, словно что-то почувствовал или услышал. Нарядом ему служили плотно облегающая голову шерстяная шапочка, жакетка и короткие широкие штаны пестрой расцветки. На ногах ботинки непомерного размера. Точно разглядеть я не мог, но, зная вывернутую природу лепреконов, был уверен, что все это, кроме ботинок, надето изнанкой наружу. Из зубов чашечкой вниз торчала трубка. Табак почему-то не высыпался, тонкая струйка дыма вилась тоже вниз – и расплывалась сизым облачком у пола. Больших извращенцев, чем лепреконы, на всем континенте не сыщешь.
– Жив-живехонек, – прошептал Большак. – Это же Агати, младшенький…
Я знал их. Мы провернули одну операцию как раз перед тем, как я скрылся из города. Трое братьев-лепреконов, Агати, Яни и Арка, были речными контрабандистами, но при случае выполняли и какую-нибудь грязную работенку на суше. Рост у них даже меньше, чем у Графопыла, при желании я мог бы задавить любого из них мизинцем, но у лепреконов особая, врожденная магия – с ее помощью гаденыши могли делать всякие неприятные, даже убийственные пакости.
Поэтому я решил пока что не рыпаться и замер, присев на корточках, надеясь, что тюки с соломой и царящий на старом складе полумрак помешают им заметить меня.
Агати, младший Грецки, не спеша взял трубку, перевернул ее и постучал по ладони.
– Копаться можно сколько, Яни? – недовольно спросил он на лепреконском наречии.
– Помог бы лучше, – ответили из сумрака.
Раздался скрип; чуть привстав, я увидел, что в дальнем углу склада двое братьев разгребают мусор. Вновь заскрипело – и неожиданно образовался узкий проход. Грецки втянули туда тушу и вскоре появились вновь. Проход, закрылся, как мне показалось, сам собой. Они снова завалили его гнилыми тюками, вернулись к младшему братцу и закурили.
– Надежно? – спросил тот.
– Не найти никому, – заверил старший, Яни. – Потолке в дыра за это что? Растревожился я. Пива кружке по опрокинем пойдем?
– Стал трухлявый совсем потолок. Задумал дело хорошее. Успокоению способствует оно, пиво. Арка, как ты?
– Вестимо, – согласился средний.
Только когда они произносили фразу из одного слова, это выглядело нормально. В остальных случаях все перекручивалось шиворот-навыворот, хотя лично мне говорок лепреконов всегда было легче понять, чем некоторые наречия диких эльфов.