Тонкие синие линии четко проступали на коже. Капитан оглядел парня с ног до головы, не заметил оружия и спросил:

— Чем ты его ударил?

Толстяк молчал, тупо пялясь на Геба.

— Так эта... — сказал один из рядовых. — Кулаком же.

— Не ври.

— Не, я эта... не вру же. Вправду, навернул его кулаком. Я ж, говорю, закричал: держи мальчонку — ну он и...

— Тебя как звать? — спросил Трилист.

Толстяк вытянулся, прижав руки к бокам и выпятив живот. Помолчал, будто собираясь с мыслями, пошевелил губами. Затем стукнул себя кулаком в грудь и рявкнул:

— Вач!

— Что? Вач? Хорошо...

Капитан устал. Слишком много воспоминаний накопилось в голове, слишком много людей ему приходилось видеть каждый день службы, слишком много событий и происшествий — перепутавшиеся образы отягощали утомленное сознание.

Он медленно, глубоко вдохнул, затем неспешно выпустил воздух из груди. Все волнения последних дней, когда начали исчезать горожане и, стало известно, что в город прибыла сама Одноглазая Джаконда, ночные бдения, поиски, слежка за шаманом Темно-Красным Джудексой — все это отступило куда-то далеко. Дом, пустырь вокруг, фигуры стражников, улицы и здания Форы — весь мир потускнел, отдалился и стал неявным, несущественным. Для чего я занимаюсь этим вот уже столько лет, почему должен защищать кого-то, что заставило меня взвалить на себя ответственность за других, почему я несу ее, словно хромоногий карлик-калека — тяжелый, кренящий к земле горб? Трилист поднял глаза: на фоне темнеющего неба высилась огромная пирамида, занимающая вершину горы. Вокруг громады плескалось сияние, стекало по каменным стенам к подножию. Он смотрел долго, не шевелясь. Время остановилось, звуки смолкли. Геб растворился в прохладном воздухе тихого вечера; наползающие сумерки приняли его в себя и укрыли от всех тревог, что беспрерывно одолевают того, кто служит капитаном полицейской стражи в столице огромной разваливающейся империи. Дома и мостовые, колодцы, конюшни и сараи, хоромы знати и лачуги бедноты, караульни, башни, скотные, птичьи и постоялые дворы, трактиры, темницы, жилища чаров — Острог-На-Костях, Наледь, Солнечное Око — все материальные свидетельства человеческой жизни пропали; капитан Геб провалился в пустоту. Мир потускнел, и лишь здание на вершине сияло, слепя глаза. Не ведьма, пробравшаяся в город, и не шаман... Главная угроза шла от пирамиды.

Усилием воли вернув свое внимание к происходящему вокруг, Трилист перевел взгляд на толстяка и задал следующий вопрос:

— И где ты служишь, Вач?

Часть первая Живое и мертвое
Глава 1

В комнате их собралось пятеро: два старика, двое зрелых мужчин и последний, едва переступивший порог, за которым человека уже не называют юношей. Власть этих людей простиралась на сотни лиг — Аквадор раскинулся меж четырех морей, Окраинный океан служил ему западной границей. Хотя Аквадором эти люди называли весь мир, где им выпало жить, — империя именовалась Зелуром. Но других государств зелурцы не знали, и в сознании большинства мир был равен империи.

Столица величайшего государства мира носила имя Фора. Город был воздвигнут на узком перешейке, соединяющем континент с землей, которой в будущем предстояло стать островом. В центре Форы высилась гранитная пирамида: Универсал, Гора Мира. Аквадор держался на трех типах людей: тех, кто воюет, тех, кто работает, и тех, кто колдует. Универсал — так называли и саму пирамиду, и сообщество, центром которого было это здание, — объединял чаров. Тех, кто колдовал.

Октон Маджигасси окинул взглядом гостей. В последнее время зрение изменяло Владыке. Он еще мог разглядеть черты смуглого молодого лица Некроса и длинные седые волосы Гело, но двое других, схожие ростом и телосложением, на этом расстоянии становились почти неразличимыми.

Хозяин полулежал на застланной постели, гости расположились в креслах поодаль.

— Сядьте ближе, — произнес Октон, — я хочу видеть вас всех.

Снаружи не доносилось ни звука — окон в помещении не имелось, со всех сторон его окружала толща пирамиды. Гости придвинули кресла. Теперь Владыка мог разглядеть рыжую шевелюру Сола и круглое розовощекое лицо Доктуса. Маджигасси сощурился, переводя взгляд с одного чара на другого. Каждый из пришедших был аркмастером, главой магического цеха.

Некрос произнес:

— Что же, вы позвали, и мы пришли. Теперь мы слушаем вас.

Владыка откинулся на подушках. Спальню ярко освещали огни множества литых свечей из нежно-розового пчелиного воска. Октон приказал расставить и зажечь их перед приходом гостей, он желал видеть выражение лиц и жесты.

Их четверо. Первый — друг, второй — враг. И еще двое, которые в этот вечер, скорее всего, станут врагами. Каждый надеялся, что Мир достанется ему.

Каждый, кроме Доктуса Савара. Основатель цеха вещественной магии не интересовался властью над Универсалом — лишь своими мастерскими, плавильными печами и перегонными кубами. Единственный из присутствующих, искренне преданный Октону. Сын бедного ремесленника не смог бы достичь столь многого без высокого покровительства. В свое время Октон, разглядев талант молодого ученика, поддержал его. До сих пор Доктус не напоминал чара — плотный мужчина среднего роста с красным от жара плавильных печей лицом. Крупные руки и толстые короткие пальцы, широкие плечи и сильная шея... Внешне аркмастер цеха вещественной магии так и остался ремесленником из пригорода. Но магия всегда накладывает отпечаток на того, кто занимается ею, и иногда Октону казалось, что в глазах Доктуса видны медленно вращающиеся шестерни и надувающиеся мехи печей.

Доктус Савар был другом. Безразличным ко всему, что не относится к его работе. Не глупым — но и не слишком прозорливым. Доктусу не было дела до политики Универсала, главное, чтобы ему не мешали заниматься его механикой.

Октон Маджигасси знал: Савар предан и слаб. Когда Октон сделает то, ради чего собрал здесь чаров, лишь верность Владыке заставит Доктуса, преодолевая нежелание вмешиваться, оказать помощь.

— Мы ждем, — напомнил Некрос.

Октон посмотрел на него. Младший из присутствующих, Некрос Чермор был и самым нетерпеливым. Высокий и хрупкий. Изящные длинные руки, узкие ладони, тонкие черты лица. Его отец, покойный Орв Чермор, хозяин Острога-На-Костях, никогда не был женат. По городу ходили слухи, что мать Некроса — одна из ведьм, узниц Острота. Теперь тюрьмой управлял младший брат, во всем преданный Некросу. Горожане перешептывались о потайных лабораториях, оборудованных в сырых тюремных подвалах. Надо же было Некросу где-то проводить опыты? А трупы казненных преступников — вполне подходящий материал. В Форе никто не говорил «цех мертвой магии», «цех теплой магии» — говорили просто «холодный цех», «мертвый цех», будто про объединения мясников или кожевников. Мертвый цех — самый малочисленный. Другие отправляли своих чаров в селения вокруг, между аркмастерами был договор на этот счет. Но невежественные крестьяне страшились мертвой магии, а потому у Некроса почти не было последователей. Зато у братьев Черморов имелась большая сеть соглядатаев, постоянно докладывавших о том, что происходило в Форе.