С Кабучей у Глеба всё отлично получалось на работе в кабинете или изредка, на корпоративных выездах, в разных лесных гостиничках где-нибудь под Наро-Фоминском или за Тарусой. Однако нынче что-то заставило Глеба поехать к Марише, хотя он понимал, что не надо Марише привыкать к нему на своей кушетке и на своей кухне…
Мариша жила в обычной панельной двушке, которую бывший муж старательно модернизировал до вполне человеческого вида. Денька, разумеется, обитал в отдельной комнате, а Мариша — в проходной гостиной. Свой быт вроде флаконов с парфюмом или постиранных трусиков она прятала так же тщательно, как и свой возраст.
— Теперь давай я буду лошадкой, а ты будешь ковбой, — выдохнула Мариша в ухо Глебу, вытягиваясь рядом с Глебом на кушетке.
Она повернулась на живот и приподняла зад. Глеб взгромоздился на Маришу и немного раздвинул ей ноги и ягодицы — ему было интересно, найдёт ли он следы липосакции. Может быть, вот эти едва заметные и симметричные шрамики?
— В жопкин домик надо язычком попроситься, — лукаво намекнула Мариша, неправильно истолковав манипуляции Глеба.
Глеб, конечно, знал, что подобные разговоры — всегда пошлость, потому старался их избегать. Но дело было не в интимности тематики. Член, нарисованный на гараже, — это непристойно и похабно, однако не пошло. Пошло — это кошечка на иконке в ЖЖ. Непристойность и пошлость — разные вещи. Порно непристойное, а эротика пошлая. Вишнёвый вкус у презерватива и белый фартук горничной в ролевых играх — это пошло, хотя в самом вкусе вишни и в самой чистоте униформы нет никакой пошлости.
Трахая Кабучу, Глеб заявлялся на порно, однако Мариша ухитрялась превратить всё в такую пошлятину, что у Глеба слипались подмышки. Он улёгся рядом с Маришей лицом вниз. Он понял, что не хочет Маришу, несмотря на все дженерики мира. Не потому, что Мариша плохая или там пошлая, а потому что он хочет Орли.
Мариша подождала и приподнялась.
— Что-то случилось, Глеба? — спросила она.
— Да как-то в последние дни у меня всё не так…
Мариша вздохнула и села, подтянув плед на себя:
— Я вижу, что ты каким-то пыпысом заделался.
Квартира у Мариши находилась на шестом этаже, поэтому окна долго не темнели. Потолок отражал свет фонарей внизу на улице и казался сиреневым. Глебу нравилось в гостях у Мариши. Была в её жилье готовность принять Глеба любого, какой он есть.
— Опять мне не пропёрло, глушняк алибастер! — посыпала горохом Мариша, и Глеб успокоился: таким манером Мариша снимала стресс, значит, она примирилась, ссоры не будет. — Всё у тебя, Глеба, через переподвыверт, нормального шэдла замутить не можем… Мейби я какая некозявая, так ты обоснуй!
— Козявая ты, Мэри, козявая, — улыбнулся Глеб и погладил Маришу по коленке. — Это я не козявый. Может, тебе поменять меня на кого получше? На Борьку того же Крохина.
Глеб сказал это, не успев обдумать, а потом понял: он и вправду хочет оставить Маришу, а потому подыскивает замену себе.
— Он салага, — сказала Мариша, и Глеб понял, что она и сама уже думала об отношениях с Борькой.
Глебу захотелось намекнуть, что если Мариша подаёт себя на семнадцать лет, то Борька старше её, — но, конечно, Глеб промолчал.
— Салага и вообще не вассер, — согласился он.
— Да мне фиолетово, — дёрнула плечом Мариша.
Она слезла с кушетки, надела майку и ушла на кухню. Там вспыхнул свет, потом Глеб услышал щелчок включённого чайника.
В шкафу на полке вдруг дёрнулся айфон Глеба. Глеб тоже встал.
От SMS его бросило в холодный пот. Это писал Слава, приятель Орли. Или сожитель. Или жених. В общем, не важно кто: Слава. Он спрашивал: «Глеб, скажите, у вас и Оли это вправду по-настоящему?»
Глеб положил телефон обратно на полку и принялся одеваться. Носки, трусы и майки он заказывал по каталогу Quelle, всё обычное, брюки и водолазка — Giorgio Armani, только ремень Dr. Koffer, чтобы сочетался с бумажником, сумкой или саквояжем. Потом Глеб взял айфон и ответил Славе: «Да». Да, Слава. У него и у Орли это вправду.
«Я не могу поверить», — тотчас сообщил Слава.
Ну, не можешь — так не можешь.
Глеб прошёл в кухню. Взъерошенная, грустная Мариша с ногами сидела на кухонном диванчике. На её дизайнерской майке, очерчивая груди, было написано: «Си Си». Сейчас этот креатив казался издёвкой. Мариша пила кофе из большой кружки с «Ирисами» Ван Гога, на колене у неё лежал айпэд, и она нервно водила пальцем по экрану.
— Хочешь посмотреть, что этот алтух мне тут гонит?
— Какой алтух?
— Борька твой Крохин.
— Ты так скажи, — попросил Глеб и сел за стол, думая о своём.
— То бздуру какую-нибудь мастырит, всякие бла-бла-бла, то вдруг быдлячит, как тварина, типа «перепихнёмся, тёлка?», то, как пидор, всуслит романтику, самую что ни есть дишманскую…
— Мэри, он пацан, — сказал Глеб. — Его из крайности в крайность кидает. Чего ты там о нём по комьюнити поймёшь? Сходи вон с ним в «Оки Доки», всё станет ясно.
— Ещё я с бэбиками по келдымам не джазила.
— Тогда плюнь на него, — равнодушно согласился Глеб. — Он меня просил как-то пособить, чтобы ты с ним законнектилась. Считай, я всё сделал. Дальше сама решай.
— То есть ты, как настоящий друг, меня на острове не бросил? — тихо спросила Мариша и утёрла глаза. — Прислал мне лодочку?
Айфон в руке у Глеба снова дёрнулся. Глеб развернул сообщение. Конечно, это опять был Слава. «У меня мир рушится», — написал он. А что я сделаю? — подумал Глеб. — Тут у всех мир рушится, юноша.
Мариша видела, что Глеб всеми мыслями где-то не с ней.
— Я пойду, Мариш, — сказал Глеб, вставая. Он прошёл в прихожую и уже оттуда добавил: — Если будет нужна помощь, скажи.
— Мне нужна помощь. — Мариша стояла в проёме двери на кухню.
Глеб обулся, принялся наматывать кашне.
— Спасибо, — сказала Мариша.
— Вроде не за что, — мрачно признался Глеб.
— Спасибо, что сказал сам. Прислал бы эс-эм-эс — я бы повесилась.
После SMS Славы обязательно должно что-то стрястись. Глеб был уверен в этом на все сто. Вернувшись домой от Кабучи, Глеб не стал переодеваться, а просто сел в кресло и принялся ждать. Скорее всего, грянет звонок от Орли — или он не знает жизни.
Слева над плечом Глеба горел сливочно-янтарный конус торшера, справа у подлокотника на столике стояла чашка свежего кофе. Глеб закинул ногу на ногу и положил на колено айпэд. «Кофе и сигарета — солдатский завтрак», — закуривая, вспомнил Глеб ремарку от Ремарка. Правда, сейчас было время ужина, и общая буржуазность напоминала, скорее, «папашу Хэма», карибская щетина которого так бессовестно обманула детишек контуженных ветеранов Сталинграда и Курска.