Глеб не рвал жилы, стремясь к этой жизни. С порванными жилами вести такую жизнь невозможно. Однако Глеб никогда не терял из виду этот идеал. И сейчас идеал был рядом. Одна его часть рассматривала другую, словно примеряясь: совместятся ли они — или требуется ещё чуть-чуть подшлифовать? Вроде всё совмещалось…
Сначала они сидели в гостиной и пили крепкое вино «Контадор».
— Но ведь сейчас не просто вечер, и это не просто вино… — сказал Глеб задумчиво. — Соблюдением приличий не замаскировать выбор.
Орли крутила вино в бокале.
— И что из этого следует? — спросила она. Глаза её смеялись.
Конечно, кто объявит правду — тот и виноват. Но это ведь не Глеб изменял человеку, при котором жил. Однако Орли не хотела называть вещи своими именами. Это Глебу надо было расставить точки над «i».
— Жалко Славу, — уклончиво сказал Глеб. — Он в больнице…
— Я могу поехать к нему, подежурить ночь у кровати.
— А я тебя не пущу, значит, я буду злодеем, — завершил Глеб.
Орли кивнула в знак согласия. Н-да. Мы скорбящие, но не лохи.
— Слава — прекрасный человек, — сообщила Орли.
Да, конечно, — подумал Глеб. — Ведь Слава всё равно остался при своих достоинствах. Он не проиграл. Он просто в этот раз не выиграл.
— А Слава понял про моё отношение к тебе? — спросил Глеб.
— Даже не знаю. — Орли усмехнулась. — Славка ведь блаженный… У него все хорошие. Все честные. Вряд ли он заподозрил уважаемого и солидного господина в том, что тот решил соблазнить его жену.
— Его ожидает шок.
Орли пожала плечами:
— По-моему, я просто пью с тобой вино. Я ещё ничего не сделала.
Орли легко сбивала Глеба с панталыку. Она хотела быть хозяйкой в таком положении, в каком женщины обычно не бывают хозяйками.
— А что ты Славе рассказала про себя и про меня?
— Рассказала, что мы с тобой оба слегка спятили. Точнее, каждый по отдельности, но одинаково. Видим всякие ужасы чумы.
— Слава поверил?
— Я тебе говорю, он блаженный. Он всему верит.
— И что же видела ты?
Орли выпила вино и не поднимала на Глеба взгляд:
— Особенного, конечно, ничего. Но это трудно выносимо.
— Расскажешь?
Орли встала и подошла к панорамному окну. Из гостиной у Глеба открывался дивный вид на высвеченную прожекторами высотку МГУ.
— Давай так, — сказала Орли. — Я расскажу тебе об этом в ванной. Ты сделай пену и сам залезай. Свет погаси, зажги свечку, я уже увидела, у тебя там есть. А я приду к тебе.
Глеб выполнил всё, как заказала Орли. Он лежал в воде, курил и ждал. Ванная комната у него имела два выхода — в гостиную и через туалет на кухню. Дверки были прозрачные, в ало-янтарных разводах. Свет торшера из гостиной, багрово затлевший в стёклах, и свеча, что отражалась в запотевшем зеркале, подожгли воздух пламенем тайны и страсти, словно от камина. «На озарённый потолок ложились тени, скрещенья рук, скрещенья ног, судьбы скрещенья», — вспомнил былой филолог. Хипстер вполне оценил качественный саундтрек бэк-поэзии.
Орли сначала принесла бутылку и поставила возле ванны, потом ушла и вернулась голая, с двумя бокалами, полными красного вина «Контадор». Глеб рассматривал Орли, пока она забиралась в ванну: сначала перебросила ногу через бортик, попробовала дно, а потом, выпрямившись, шагнула на всю тяжесть, с бокалами в обеих руках, словно бы разведённых для равновесия. Подождав, пока Глеб увидит её всю, Орли медленно опустилась в пену и протянула бокал Глебу.
— Мне теперь, в общем, некуда деваться, — признался Глеб.
— Для этого я и разделась.
Они сидели в ванне в кучах пены друг напротив друга.
— До чумы ли нам сейчас? — спросил Глеб.
— Но ведь не в чуме дело, — улыбнулась Орли. — Мне страшно. Я тебе расскажу, а ты мне ответь, что я маленькая трусливая девочка.
В прошедшую субботу ей предложили сделать репортаж с какого-то флешмоба. В тот день в Москве намечался грандиозный митинг оппозиции, прессу интересовал только он, и пойти на флешмоб было попросту некому. К тому же и мода на флешмобы давно миновала.
Глеб понял, что Орли получила худшее из возможных заданий. В родном городе она стала лучшей, чтобы здесь получать худшие задания. Это оскорбительно. Но выбора не было, и Орли согласилась.
Флешмоб проводили на одном из участков подземного перехода под Пушкинской площадью. Флешмоб был «классический», «мягкий», то есть без особенного эпатажа, почти для своих. Длился он пять минут. Ровно с 14 часов ровно до 14:05 мобберы шли по переходу в одном направлении и делали вид, что звонят по телефону, но никак не могут дозвониться. Они должны были говорить в трубку: «Алло! Алло! Дима-Саша-Маша, алло, я не слышу!» Всё. Кричать, спешить, толкаться, вообще как-то привлекать внимание не следует.
Орли рассказывала, а Глеб вспоминал, как в середине нулевых СМИ визжали от восторга по поводу флешмобов. Сколько глубины и смысла в этой ерунде накопали модные журналисты… Это и креатив, и самоутверждение, и групповая психотерапия, и антидепрессант… Кто-то там с умным видом рассуждал, что флешмобы — новая форма самоорганизации социума. Типа как раньше люди объединялись в классы на базе отношений к средствам производства, а отныне — в комьюнити на базе отношений к информационным потокам. Правильно говорил Гермес: новая технология — новая идеология.
Флешмобы выскочили из моды раньше, чем их обесценила жизнь. Они держались на убеждении, что телеком превращает коллективное бессознательное в коллективное сознательное. Абсурд акций должен был проиллюстрировать этот тезис, ибо полная бессмыслица не может объединять незнакомых людей. Но флешмоб оказался фальшивкой, забавой для сытой молодёжи. Его смысл сгорел в Арабской весне.
Пожар бунтов и революций, полыхнувший по исламскому миру с конца 2010 года, распространялся через Интернет, через телеком. Но ведь не телеком был сутью Арабской весны. Арабы восставали не за телеком, а за вполне обычные блага: за свободу, за выгоду, за власть, за месть, за перемены. Телеком был только средством коммуникации. Более совершенным, чем письма, гонцы или телеграммы, но не более. Мусульманский мятеж по организации был аналогичен флешмобу — и не проявил ни одной черты, заявленной как суть флешмоба. Потому что эта суть была искусно вживлена во флешмоб, а не присуща ему от рождения. И поверить во флешмоб могла только аудитория «Афиши».
Редакция «Афиши», кстати, находилась рядом с Пушкинской, но флешмоб, на который пошла Орли, уже считался отстоем.
Орли заняла место на ступеньках спуска в подземный переход, чтобы сверху увидеть всё. В пакете у неё лежал готовый к съёмке недорогой аппарат Canon: Орли прятала фотик, потому что участники моба могли и не хотеть, чтобы их фотографировали. Орли ждала. Мобберы должны были идти ей навстречу.