Вскоре открылся туннель. Орбиты многих тысяч элементов изменились, чтобы образовать темный проход в сердце роя. Как я волновался! Едва туннель закрылся, «Лентяй» стал уязвим для атак с любой стороны. Чем глубже я забирался, тем плотнее смыкались элементы роя, блокируя открытый космос. «Лентяй» передал, что мы в интенсивнейшем инфопотоке. Направляли его не на нас, хотя периодически от шальной пылинки отскакивал фотон-другой и попадал на сенсоры «Лентяя».
Сферы представляли собой искусственные небесные тела — самые крупные диаметром в десятки километров, самые мелкие размером с «Лентяя». Темную гладкость их поверхности нарушали только круговые апертуры сигнальных антенн. Космотека подсказывала: внутри сфер кварковое ядро размером с кулак, а вокруг него концентрические слои устройств по обработке информации. Леваторы с трудом удерживали узлы от саморазрушения. Информация группировалась по степени надежности и полезности. Данные высокой достоверности и те, которые редко нуждаются в коррекции, упрятаны в надежные глубины кварковых ядер. Не слишком удобно для использования, зато защищено от случайного изменения, уничтожения и даже воздействия местной сверхновой. Сомнительная и меняющаяся информация скапливалась в средних и внешних слоях оболочки. В результате перегруппировки данные мигрировали из слоя в слой. Новая информация вводилась извне под чутким руководством кураторов Вигильности. Этих странных медлительных существ видели немногие. Предполагалось, что кураторов столько же, сколько сфер в рое Дайсона, если не больше, но, поскольку они почти не перемещаются ни в пределах роя, ни вне его, их истинное число неизвестно.
Сколько я ни справлялся в космотеках, выяснил лишь, что теорий о кураторах множество, в том числе и противоречивых. Вигильность славится подбором и упорядочением информации, но столь же успешно распространяет дезинформацию о себе.
Я как раз раздумывал о том, какой элемент сомнительных данных добавлю в эту мозаику, когда силовые поля заставили «Лентяя» резко затормозить и остановиться напротив крупной сферы. Мы пролетели половину оболочки. Свет звезды уже сочился сквозь «пол» роя подо мной, его бело-желтое сияние приглушалось до зловеще-багрового.
Над мостиком загремел голос древнее древнейших цивилизаций, безмятежнее времени, медленнее ледников.
— Шаттерлинг, изложи цель своего визита, — потребовал он на трансе.
Ответ я репетировал бесчисленное множество раз:
— Ничего ценного для Вигильности у меня нет. Хочу лишь представить вам свою скромную космотеку и засвидетельствовать почтение от имени Линии Горечавки, Дом Цветов.
— Желаешь получить доступ к нашим архивам?
— Да, — ответил я, потому что Вигильности врать нельзя. — Но я ни на что не рассчитываю. Как уже было сказано, я прилетел выразить свое почтение.
— Жди, — пророкотал голос, похожий на далекий оползень, — твой запрос рассматривается.
Я ждал.
Ждал неделю. Месяц. Полгода. Шесть с половиной лет. Все это время «Лентяй» не двигался с места — как пришитый.
Когда голос зарокотал снова, я спал. Впрочем, я заранее позаботился о том, чтобы проснуться, как только что-нибудь произойдет.
— Ты допускаешься на узел. Делать пока ничего не надо.
Круговая апертура в элементе роя оказалась диафрагмой, достаточно широкой, чтобы вместить «Лентяя». Поля́ затянули мой корабль в сужающийся туннель и оставили парить в отсеке ожидания. Если верить инерционным датчикам «Лентяя», от погрешностей не застрахованным, центра сферы мы еще не достигли. Стенки туннеля усеивали гладкие, идеально круглые кратеры, внешние края которых сияли алым. Поля отпустили «Лентяя», но вход в туннель закрылся, и мне оставалось только ждать.
Я снова ждал. На сей раз одиннадцать с половиной лет.
Можно подумать, что для шаттерлинга, странствующего по галактике циклами в сотни тысяч лет, одиннадцать лет — пустяк. Только мы считаем иначе: на отрезки в одиннадцать с половиной лет растрачивается целая жизнь.
К концу ожидания у меня появился спутник. Разомкнулся кратер, и в отсек ожидания влетел яйцеобразный корабль с внешними секциями такой же формы и вытянутым носом. Он был раз в шесть меньше «Лентяя» — семьсот-восемьсот метров в длину. Конструкция оказалась удивительно старой. Бурый корпус местами проржавел, овальные секции соединяли примитивные устройства вроде стыковочных колец на древних кораблях. Корабль проник в отсек и повернулся на девяносто градусов вокруг своей оси. Это удалось ему с трудом, словно физические процессы текли в нем медленнее, чем в «Лентяе». Куполообразная матовая часть корпуса стала сперва белесой, потом прозрачной, как окно, за которым рассеялся дым. Внутри ее просматривалось непонятное существо, нечто вроде кожистого, биологически выращенного механизма.
Нечто оказалось лицом, взирающим на меня из-за стеклянного забрала. Чувствовалось, что давным-давно оно было человеком. А сейчас… Лицо словно высекли из камня, на миллиарды лет подставили всем ветрам, вот черты и стерлись; глаза метров десять диаметром, само лицо раз в десять шире, рот — темная неподвижная расселина в сероватом граните плоти. Нос и уши превратились в едва заметные неровности. Голова расширялась книзу, к шее, которая скрывалась за соединительным кольцом у основания куполообразного шлема и переходила в огромное тело.
Гигант моргнул — словно прокрутили замедленную запись астрономического явления вроде затмения краткопериодической двойной звезды: веки смыкались несколько минут, потом так же медленно разомкнулись. Глаза смотрели на меня, но ни сосредоточенности, ни интереса во взгляде не было.
Затем он приблизился. Внешние секции оказались рукой с огромными, как деревья, пальцами, которые стиснули «Лентяя», — я услышал, как они гремят по корпусу. «Лентяй» почувствовал мое настроение и счел за лучшее ответных мер не принимать.
Куратор хотел лишь потрогать «Лентяя». Несколько часов он водил рукой по кораблю, ощупывал, поглаживал, словно убеждаясь, что это не призрак, а потом отстранился.
Снова зарокотал голос, которого я не слышал одиннадцать с лишним лет. Куратор времени явно не ощущал.
— Шаттерлинг, ты один. Ты прилетел один.
— Мы странствуем поодиночке. Ну, если гостей нет. Спасибо, что пустили меня сюда.
Голос рокотал, а на лице гиганта не дрогнул ни один мускул. Впрочем, я не сомневался, что говорю с куратором. Насчет других не знаю, но речевую функцию его рот явно не выполнял.
Гигант не шевелился, лишь каждый час хлопал жуткими глазами-озерами.
— Шаттерлинг, ты очень терпелив.
— Да, куратор, мне советовали запастись терпением. — Я знал, как легко прогневить Вигильность, считал каждое слово гранатой, которую могут швырнуть мне в лицо. — Это правильное обращение?
— Для тебя — да, — ответил куратор. — Тебя называют только шаттерлингом Горечавки или есть другое имя?
— Я Лихнис.
— Расскажи о себе, Лихнис.