Я вернулась к себе в апартаменты, но, как ни странно, не застала там Лихниса. У себя он тоже отсутствовал. Я почувствовала себе брошенной. Когда мы с роботами улетали на орбиту, Лихнис очень тревожился. А может, я внушила себе и это, и то, что он будет ждать, а потом скажет, как соскучился.
Мрачная, подавленная, я еще и на ужин опоздала, поэтому велела апартаментам приготовить что-нибудь по традициям Горечавок, но ела без аппетита — открыла балкон, разулась и, устроившись на кровати, смотрела, как теплый ветерок колышет занавески. Мимо то и дело проносились жители Невмы на сверкающих пестрых, словно витраж, крыльях.
Я размышляла, что большинство этих летунов умрут прежде, чем кто-нибудь из Горечавок высадится на другую планету. Только они, похоже, об этом не горевали и не казались несчастнее других обитателей галактики — летали, будто родились для этого, будто их крылья чудеснее любых чудес. Галактику они знали лишь по рассказам путешественников. Ну и пусть! Ну и пусть Всеобщий актуарий мрачно называл их цивилизацию однодневкой: мол, через цикл-другой ее перемелют жернова перерождения. Жителям Невмы интересен был лишь сегодняшний день, а вовсе не далекое будущее.
Вдруг Линии в корне не правы? Мы собирали информацию ради самой информации, растягивали жизнь на миллионы лет, но, даже когда многое получалось, когда нас не заманивали в ловушку и не ставили на грань вымирания, шаттерлинги не знали покоя. Вечная суета назойливым внутренним голосом гнала все увидеть, все раскопать, камня на камне не оставить. Мы — как дети, которым нужно перепробовать все конфеты, даже если потом затошнит. Мы понимали, что огромную галактику нам не облететь, но внутренний голос не велел опускать руки и твердил: «Мало стараешься».
И к чему это нас привело? Я прожила тридцать два цикла, но чувствовала, что знаю не больше, чем в день, когда выползла из камеры, голая, как новорожденный крысенок, но уже во власти ненасытного аппетита Абигейл: хочу насытиться этим миром, наесться им до отвала! Люди живут и умирают, совершают странные, бессмысленные поступки. С социумами то же самое, будь то город-государство или галактическая империя, захватившая тысячи систем. Все приходит и уходит, все сперва новое и многообещающее, потом — старое и унылое, все оставляет на листе вечности крохотный тающий след, отметину, которая со временем исчезнет.
— Ты вернулась!
У двери стоял Лихнис. Вошел он неслышно: шорох его шагов начисто заглушили шелест занавесок и вопли имирской музыки с соседней башни. Заканчивалась рабочая неделя — вот местные и веселились перед тем, как разойтись по домам.
— Ага, — отозвалась я, повернувшись к нему с бесстрастным видом.
— Я был на допросе, который вела Волчник, — объяснил Лихнис, постучав по хронометру. — Задали продолжительность шесть часов, так они пролетели в мгновение ока. В переводе на субъективное время это же всего ничего. Я вышел из зала и только тогда понял, что уже поздно. Извини, я очень хотел встретить тебя с орбиты.
Несчастная и подавленная, я была готова простить Лихнису все. Он ведь сказал, что собирался меня встретить. А что под синхросоком потерял счет времени — не беда, с кем не бывает!
— Я скучала по тебе, — призналась я. — А похвастаться мне особо нечем.
— Очень жаль. — Лихнис подошел ко мне и поцеловал. — Если хочешь, расскажи, как было дело.
— Рассказывать почти нечего. Каскад и Каденция долго ощупывали Геспера, потом сказали, что помочь не в состоянии. Он, мол, жив, но они восстановить его не могут. Точнее, здесь не могут. Ему, мол, нужно домой, к машинному народу, но нет гарантий, что Геспер долетит живым.
— Где он сейчас?
— Тут, в другой комнате. Мне позволили привезти его сюда.
— От магистрата нет известий?
— Нет.
— Время еще терпит. Если к завтрашнему утру ничего не прояснится, добьемся новой встречи с Джиндабин. Рано или поздно она согласится. В итоге все соглашаются.
Я такой оптимизм не разделяла, однако спорить не было ни сил, ни желания. Лихнис запросил у синтезатора два бокала холодного белого вина. Вместо того чтобы отдать один мне, он вынес оба бокала на балкон. Стекло весело звенело, и я нехотя поплелась следом, оставив туфли у кровати. Музыка звучала то громче, то тише — не мелодия, а штормовая волна. Может, ее включили не на той скорости?
— Как прошел допрос? — поинтересовалась я, и Лихнис рассказал во всех подробностях.
— По сравнению с утром фактов прибавилось. Пленного зовут Вилохвост, он из Линии Шашечницы. О Доме Солнц что-то знает, но отнекивается.
— Кто додумался спросить его об этом?
— Так, у меня мыслишка проскочила.
— Хороша мыслишка, — похвалила я, забирая один бокал.
— Кто стоит за бойней, до сих пор неизвестно. Линия-невидимка, о которой не знает даже Союз? С какого боку тут Марцеллины и Шашечницы?
— А Горечавки? Мы тут тоже замешаны.
— Потому что угодили в засаду?
— Потому что без шаттерлинга-предателя засады не было бы. Это уже факт. Без Горечавок гомункулярные пушки не попали бы на планету сбора.
— Я стараюсь об этом не думать, — проговорил Лихнис. — Хватит того, что, возможно, есть Линия-невидимка, которая вздумала нас уничтожить, — и без змей подколодных проблем хватает.
— Это может быть кто-то из нас.
— То есть я или ты?
— Я имею в виду выживших — Горечавок, добравшихся до Невмы. Допустим, кто-то знал о засаде. Разве трудно было спрятаться на время бойни, а потом разыграть сцену: вот он я, чудом уцелел? Откуда нам знать, что змея не сидела с нами за завтраком и не прикидывала, как бы прикончить остальных? Некоторые вели себя странновато.
— В смысле, как Чистец? — спросил Лихнис, не задумываясь о том, что за нами могут шпионить. — Нет, это не он. Чистец просто использовал шанс утвердиться за наш счет. Настоящая змея не высовывается, его или ее никто не подозревает.
— Или змеи все-таки нет, — добавила я.
— Может, и нет. Но пока не убедимся в обратном, исходить нужно из худшего. Мы успокоились, расслабились — и нас едва не уничтожили. Если бы корабли обыскали прежде, чем они попали в зону обстрела планеты сбора…
— «Абы» да «кабы» не считаются. Представляешь, сколько времени ушло бы на обыск? Больше, чем на саму встречу. Только грузовой отсек «Серебряных крыльев» отнимет целую вечность, а я далеко не самый скопидомистый скопидом. — Я покачала головой. — Не стоит ни сетовать, ни обвинять задним числом. Не так плохи наши принципы, раз проработали тридцать два цикла.
— Знаешь, о чем я постоянно думаю? — спросил Лихнис после паузы. — Не случись беда, мы никогда не попали бы на Невму. Не услышали бы песни барханов, не увидели бы прекрасный город… Нет, рано или поздно мы оказались бы здесь, только Невма была бы иной. К нашему следующему прилету тут сменится пяток цивилизаций, а от имирийцев останутся лишь воспоминания.