— Поздно, ты свой шанс упустил, — сказала она. — Теперь принесешь нам больше пользы, доказав Синюшке серьезность моих намерений.
У меня судорожно сжалось горло — захотелось что-то сказать, вмешаться. Волчник глянула на Аконита, Люцерну, Донник и Мауна, но те молчали. Она стиснула зубы и, коротко кивнув, до отказа сдвинула рычаг влево.
Стазопузырь лопнул, сдавленно кашлянув, совсем как при гибели Вилохвоста, но эта камера убила пленного иначе. Когда отключились генераторы защитного поля вокруг вылущенного трупа, на постамент посыпалась сухая пыль. У ног образовалась аккуратная серая пирамидка. Волчник присела на корточки, зачерпнула горсть и посмотрела, как пыль ручейками течет сквозь пальцы. Потом поднялась и растоптала пирамидку.
— Синюшка, ты внимательно смотрел? — спросила Волчник, шагнув к стазокамере, где сидел предполагаемый шаттерлинг Бархатницы. — Через пару минут тебя может постичь та же участь. Я с удовольствием тебя вылущу. С огромным удовольствием.
— Наша атака боли никому не причинила, — заявил Синюшка. — Ни садизма, ни издевательств — все прошло быстро и эффективно. Мы же не чудовища!
— По-твоему, я чудовище?
— Ага, в зеркало взгляни.
— Зачем вы устроили засаду?
— С чего ты решила, что я в курсе?
— Ты упоминал Лихниса, когда думал, что тебя не призовут к ответу.
— Мне говорили, что тут задействована нить Лихниса. Больше нам знать не полагалось. Мол, это и так слишком много.
— Кто так говорил?
Тут Синюшка испугался. Он, похоже, впервые намекнул, что кому-то служит и подчиняется, причем проболтался в самый неподходящий момент — когда его крепко взяли за жабры.
— Волчник и вы, остальные! — Плененный шаттерлинг глянул в нашу сторону из открытой камеры. — Знаю, тут зрители собрались, я их чувствую. Так вот, послушайте, я уверен, что выйду победителем. Уверен, что добью вас. Вы, как бешеные собаки, растерзаете друг друга, вычисляя, кто предатель. Или среди вас их несколько?
— Среди нас нет предателей, — твердо возразила Волчник.
— Откуда такая уверенность? — Синюшка улыбался не то безумно, не то понимая, что ему нечего терять. — Предатель есть, Волчник, еще как есть. Он или она — уточнять не буду — может сидеть в этом зале. Он или она прекрасно понимает, что случилось, зачем и почему. Готов поспорить, он или она уже планирует, как добить вас, независимо от того, что скажу я.
— Назови имя! — потребовала Волчник.
— Ни за что. Сама вычисли. Походи поспрашивай.
Волчник потянулась к регулятору уровня стазиса на камере Бархатницы:
— Имя!
— А если назову предательницей тебя, ты позволишь себя допросить?
— Не надо! — взмолился Бархатница.
— Ты расскажешь все начистоту? — спросила Волчник, глядя на него устало и недоверчиво.
— Я ничего не знаю. Нам приказали перебить вас, и все.
— Откуда гомункулярные пушки?
— Из тайника Марцеллинов. После Гомункулярных войн большую часть оружия утилизировали, но кое-что припрятали на случай крайней нужды.
— Это правда? — спросила Волчник, повернувшись к Синюшке.
— Тайник существовал, только другие шаттерлинги моей Линии о нем не знали. Они тут ни при чем.
— Это решит Союз Линий. — Волчник снова повернулась к Бархатнице. — Ничего нового ты мне не сообщил. Если ты ничего не скрываешь и не утаиваешь, то нашему разбирательству поможешь только как модель для демонстрации моей решимости.
— Нет! — пролепетал Бархатница.
Волчник двинула рычаг влево, на сей раз медленнее. Относительно нас пленный ускорился — с каждой секундой все быстрее ерзал и дергался.
Тут во мне что-то взорвалось.
— Стой! — закричал я, пока Волчник не повернула рычаг до конца. — Наверняка есть другой способ.
Та взглянула на меня с холодным презрением:
— Хочешь поучаствовать, да, Лихнис? А то ты подозрительно тих.
— Выходи из замедления, — предложил я, чувствуя, как бешено крутится стрелка моего хронометра. — Поговорим в реальном времени.
— Мне и так неплохо.
Ко мне подошел Аконит и умиротворяюще поднял руки:
— Братан, не вмешивайся. У нас все под контролем.
— Ага, под контролем. Волчник пленных будто косой косит. Осталось только двое. Теперь каждый на вес золота.
— Мне достаточно разговорить одного, — заявила Волчник и снова потянула рычаг влево.
Я вышел из замедления и оказался среди потрясающе естественных восковых фигур. От ярусных скамей я рванул к постаменту, а когда пробирался через электроэкран, скрывающий зрителей, меня слегка кольнуло током. Волчник до сих пор смотрела на мое место, но выражение ее лица менялось — я словно наблюдал за медленным-медленным оползнем. Голова начала поворачиваться вслед за размытым пятном, которым я для нее казался. Раз! — я столкнул ее руку с рычага-регулятора и вернул Бархатницу в глубокий стазис. За спиной у меня засуетились шаттерлинги, один за другим выходившие из замедления. Правая рука Волчник двинулась к хронометру.
Кто-то схватил меня за плечо. Аконит! Он рывком развернул меня лицом к себе.
— Зря ты так, братан, — раздосадованно проговорил он. — Мы перед тобой в вечном долгу, но всему есть предел.
Аконит прижимал меня к стазокамере Бархатницы. Я бы оттолкнул его, да в другую руку как клещами вцепился Маун.
— Она же не ведает, что творит!
Волчник вышла из замедления.
— Убирайся! — зашипела она.
— У тебя от ненависти рассудок помутился.
— Они нас ненавидят. Почему бы не ответить им взаимностью, хоть самую малость?
— Потому что мы Горечавки. И все наши добрые дела на протяжении шести миллионов лет говорят, что мы лучше и выше.
— У тебя свое мнение. У меня — свое. — Волчник кивнула Акониту и Мауну. — Лихнис хочет как лучше, но нельзя, чтобы он срывал мне допрос. Выведите его из зала, а дальше пусть Чистец с ним разбирается.
Чистец, который доселе молчал, поднялся с места:
— Прости, Лихнис, такие выходки мы терпеть не намерены. Покинь зал добровольно, не то тебя выведут. Мне бы этого не хотелось, но раз тебе так нужно внимание… — Чистец отмахнулся с такой безнадежностью, словно не чаял меня понять.
— А если Синюшка не врет? — упирался я. — Если среди нас предатель, гибель пленных ему очень на руку. Тогда никто его не выдаст.
— Уходи, Лихнис! — велел Чистец. — Уходи, пока не наговорил того, о чем потом пожалеешь. Я очень в тебе разочарован. Я считал тебя здравомыслящим, надеялся, что ты забудешь про корабль Портулак и не затаишь обиду на Линию. Очевидно, я ошибался.