— Будь проклят ты, твои дружки и все это поганое измерение вместе взятое, — проорал я, раздираемый страшной болью и, уже не в силах больше сдерживаться, сделал то, чего как раз и не стоило делать ни в коем случае, — инстинктивно схватившись за укушенное ухо, разомкнул руки.
— Ой! — успел испуганно пискнуть тоненький голосок в глубине подсознания.
«АБЗАЦ!» — вспыхнула надпись при выходе из кинотеатра.
— ВАЛИТЕ ВСЕ НА МЕРТВЕЦА, — проревел смутно знакомый голос.
И нас бросили под ноги обезумевшей толпы...
День шестой. То be or not to be
Как я и предполагал с самого начала — мы проиграли это сражение. Да, да. Несмотря на громадный численный перевес и беспримерный героизм отдельных полков, нас разбили в пух и прах. Уделали начисто, как не преминул бы заметить мой отец, в глубине души без всяких на то оснований мнящий себя великим стратегом, если бы каким-нибудь чудом смог увидеть весь этот кошмар с высоты птичьего полета.
Причем с нашей стороны потери были настолько ужасны, что просто не поддаются описанию. Позднее я узнал, что из более чем стотысячного войска, пришедшего под стены цитадели биться «за правое дело», спастись удалось единицам, а в плен попало не больше полусотни. Тогда как противная сторона, потеряв около пяти тысяч мертвецов, насколько я понял, не особенно переживала по этому поводу, чувствуя себя так, как подобает победителю, полностью уничтожившему противника и умудрившемуся при этом не потерять ни одного живого солдата со своей стороны.
Мы с Гархом хотя и выжили, но в отличие от победителей чувствовали себя хуже некуда. Дело в том, что, так неудачно упав под ноги сражающихся, два боевых товарища, то есть мы, не погибли только по чистой случайности. Нас не растоптали лишь потому, что, во-первых, именно к этому времени сопротивление зомби было подавлено и войска, повернув, лавиной покатили к городу, причем наш правый фланг оказался в стороне от основной массы атакующих. А во-вторых, позади оставалось слишком мало солдат, чтобы полностью укатать нас в «асфальт». Нет, разумеется, мы были изрядно помяты, но и не более того.
Может быть, кому-то со стороны после всего вышесказанного может показаться, что нам с Гархом крупно повезло, но, уверяю вас, это была всего лишь видимость удачи, иллюзия, явившаяся усталому путнику среди бескрайних просторов пустыни. Как сказал когда-то умный человек, не помню, правда, кто, но, думаю, это не так уж и важно, — у каждой медали есть и оборотная сторона. Потому что, хотя нас и не разорвали зомби [155] , но спастись нам все же не удалось. Проведя ночь на холодной земле в компании не менее холодных трупов, наваленных на меня со всех сторон [156] , мы с Гархом удостоились чести быть отрытыми утром следующего дня карательными командами победителей. После чего без излишнего промедления, но со всеми полагающимися почестями в полубессознательном состоянии нас доставили в город. Где, в полдень (счастливый час для палачей, дураков и поэтов) толпа, еще только вчера пережившая ужас ночного штурма, с вполне понятным нетерпением ожидала казни озверевших наемников (то есть нас), намеревавшихся совсем недавно превратить их «тихий фермерский феод», именовавшийся в простонародье «Цитаделью Повелителей Тьмы», в сгоревшие дотла руины.
Что интересно, не позволила этого сделать одна-единственная мертвая тварь. Правда, истины ради стоит отметить, что размером она была почти с небоскреб, но все же это не снимает вины за поражение с ирзотов, командовавших армией. Ведь победа была уже практически в наших руках. Стоило только принять одно-единственное правильное решение — и все было бы по-другому. Пока наши войска заканчивали уничтожение зомби (вместо того чтобы сразу ворваться в беззащитный город), местные умельцы в лихорадочной спешке оживляли это чудовище.
Как вы уже, наверное, сами догадались, успели они как раз вовремя.
Сначала не было ничего, кроме пустоты небытия. И это было хорошо. Потому что ничего плохого в этом состоянии не было. Просто еще одна стерильная, немного затуманенная пасторальная картинка с прекрасными пастушками и глупыми козами, отданными доверчивыми односельчанами под начало этих легкомысленных красавиц. В голове которых все свободное пространство заполнял даже не ветер, что было бы вполне естественно, учитывая характер местности и удаленности от сильно загазованных очагов цивилизации, а розовощекие пастухи с полным джентльменским набором дудок, свистулек и непритязательных мотивчиков типа «Ту-ту-ту, я так тебя люблю» или «Та-та-та, а ты любишь меня». Вероятно, из-за серьезного увлечения музыкой не слишком опережающие в плане умственного развития не только своих прекрасных муз, ежедневно вдохновляющих их на создание таких потрясающих аранжировок, но и пресловутых коз.
Впрочем, это состояние быстро прошло, уступив место другому, менее приятному. Потому что как только жизнь начала медленно, но верно возвращаться в мое измученное тело, так сразу же мир раскрасила яркая палитра красок, в основном состоящая из красных и огненно-бордовых кругов пульсирующей боли. От нее просто некуда было спрятаться, не говоря уже о том, чтобы хотя бы временно заглушить ее. И что самое интересное — она [157] с каждой минутой увеличивалась в размерах, разрастаясь словно катящийся с горы снежный ком.
Сказать по правде, так плохо я не чувствовал себя с тех пор, как по милости Аспирина пересек несколько миллионов миров, чуть не отдав концы при попытке соединиться со своей бренной оболочкой. И, если верить нервным окончаниям (а не верить им у меня, увы, не было оснований), выходило так, что, по-видимому, одно или два ребра были сломаны, правая рука выбита или вывихнута, лицо разбито в кровь и...
А впрочем, все это были такие мелочи по сравнению с тем, о чем я узнал, окончательно придя в себя, что уже не было абсолютно никаких причин расстраиваться из-за самочувствия отдельно взятых частей тела.
По воле его величества Случая, а может быть, просто потому, что моя голова с завидным постоянством билась обо что-то твердое, я очнулся именно в тот момент, когда какое-то огромное чудовище в черной рясе с капюшоном, полностью закрывающим его лицо, без всяких церемоний и сопутствующих им королевских почестей, обычно полагающихся принцам, тащило меня за ногу по ступеням из наспех выстроганных грубо сколоченных и скользких от крови досок эшафота. И насколько я понял, он так старался не для того, чтобы в ближайшие несколько минут, прочитав напутственную молитву, окропить меня святой водой и возложить королевский венец на мое прекрасное чело. А совсем наоборот — чтобы укоротить меня на несколько дюймов или, говоря более простым общедоступным языком, отрубить голову.