— Мою жену и дочь.
— Так ведь они же… Так, минутку, мне нужно запросить начальство, — Братик решительно надавил клавишу консоли внутренней связи. — Хэлло, это диспетчерская…
— Нет! Тогда я все сделаю сам, прочь с дороги! — Дэниел рванулся к пульту центрального управления. — Где это включается, здесь?
— Эй, ты чего! Не трогай! — попытался заступиться за свои владения Братик, но Дэниел отбросил его обратно в кресло, которое по инерции немного откатилось назад.
— Господи, да в тебя что, бес вселился? — влетевший в помещение Уинстон Смит навалился на Гринвуда сзади, не давая возможности дотянуться до кнопок. — Вы с Синизом так орали, что у меня в кабинете полки тряслись. Ну, хватит, слышишь! Кому говорю!
— Нужно все изменить, мы же можем все изменить! — Смит изо всех сил пытался удержать отчаянно вырывающегося Дэниела. — Вы должны понять! Почему вы не понимаете! Не хотите помочь!
Он внезапно перестал сопротивляться захвату Смита и как-то сник.
— Вы же мои друзья…
— Разумеется, мы твои друзья и хотим помочь, — видя его состояние, вкрадчивым голосом подтвердил запыхавшийся от бега и борьбы Уинстон. — Успокойся, старик. Ты попросту перепил, у тебя горячка. Зачем же так надрывать себя? Пойдем, сейчас я помогу тебе успокоиться. Братик, ты как?
— В шоке, — насупившись, констатировал Сигал, поправляя смятую Дэниелом рубашку.
— Прости, прости меня, Мэтью, — тихо проговорил Гринвуд, потерянно озираясь по сторонам, словно неожиданно попав в незнакомое место. — Но ведь это нечестно, держать в руках возможность все изменить и не иметь на это права. Не честно.
— Ну, перестань, хватит, — продолжал уговаривать Смит. — Тебе нужно на воздух.
Поддерживая Дэниела за поникшие плечи, сотрясавшиеся от беззвучных рыданий, Смит увлек его к выходу из диспетчерской, возле которой собралось несколько офисных работников и сотрудников службы безопасности.
Опустившись на одно колено, Дэниел бережно положил принесенные цветы возле надгробия на могиле Лизы Гринвуд.
— Это тебе. Последние. Срезал в твоем садике в самом дальнем углу. Распустились сегодня… — Он поднялся и оглядел окружавший его унылый пейзаж из одинаковых беломраморных холмиков, разбросанных по траве. — Дом купили, и завтра уже займут. Хорошие люди, кажется. Пусть хоть у кого-то все будет в порядке, как не получилось у нас. Теперь и меня убили, Лиз. Уничтожили все то, что было мне дорого. Не захотели помочь. Я просил, угрожал, пытался достучаться. Все без толку. Ведь это же так просто, черт возьми. Всего один поворот чертова кольца, и мы бы снова были все вместе. Ты, я и Кейти, — он размазал по лицу слезы, смешивающиеся со струями хлещущего дождя, и отпил из початой бутылки «Джека Дэниелса», с которой сорвал пакет. — Но даже Смит и Братик не помогли, представляешь. Я остался один. Один-одинешенек. А я просто хотел все вернуть назад. Все как было, помнишь? Разве мы это все заслужили? Кто дал им чертово право решать за нас всех, а? Я ведь так и не сказал… Так много еще не сказал тебе.
Всхлипнув, Дэниел запрокинул голову, подставляя лицо хлещущему дождю, и сделал из полупустой бутылки еще один большой глоток.
— Я заставлю их меня слушать, Лиз, — смаргивая струящиеся по ресницам капли, стиснув зубы, пообещал он высеченной на камне прощальной эпитафии. — Обещаю. Заставлю их всех.
Бросив последний взгляд на украшенную цветами могилу жены, он развернулся и пошел прочь.
Вскоре ссутулившаяся фигура человека, одиноко бредущего среди белых надгробий, призрачно растворилась в пелене дождя.
Когда я был совсем маленьким,
Ты брал меня за руку.
Отец, тебе следует знать,
Я наконец-то все понял.
Ты научил меня отличать ложь от правды
И научил, как следует жить,
Ты дал мне самый величайший дар
Из всех, которые возможно дать.
Ты никогда не подводил меня,
Ты помог мне оставаться сильным.
Когда я совершал ошибки,
Когда я был не прав.
Порой мы смеялись,
А порой дрались.
Почему-то я знал, что однажды
Скажу, что ты был прав во всем.
Ты со мной
В каждом слове, что я говорю,
Каждый час
Каждого дня,
Во всем, что я делаю,
Я — часть тебя.
Ты прожил для нас свою жизнь.
Таков был твой план.
Те руки ничего не брали,
Они обрабатывали землю.
Руки, которые ничего не берут,
Могут только отдавать.
И только благодаря тебе
Я научился жить.
Ты со мной
В каждом слове, что я говорю.
Каждый час
Каждого дня,
Во всем, что я делаю,
Я — часть тебя.
Отец, скажу только одно —
Ты всегда знал.
Каждое слово, что ты сказал мне, оказалось правдой.
Manowar, «Father»
Набравший высоту самолет стремительно уносил Кейт в сторону Далласа, где в роскошном отеле «НИЛО Даллас Сауз Сайд» должны были поселиться Френк Муни, Паташик и она сама из две тысячи первого года, отправленные на конференцию для сотрудников «Хроноса», посвященную повышению квалификации.
Оказавшись в замкнутом пространстве салона, заполненном людьми, Кейт почувствовала себя неуютно. Нахлынули воспоминания. Каждый пассажир с момента взлета и до момента посадки отдается на волю случая и умение пилотов. За эти несколько часов, что предстоит провести на многотысячной высоте, что угодно может случиться…
Перед глазами снова встал объятый пламенем небоскреб, искореженные части взорвавшегося авиалайнера, последний поединок с отцом, пожертвовавшим собой, чтобы спасти ее. Кейт завозилась, расстегивая ремень безопасности, чувствуя, как пальцы похолодели настолько, что металл пряжки показался горячим. Склонившейся над ее креслом стюардессе пришлось вежливо повторить вопрос.
Извинившись, девушка попросила сок.
Вынужденное бездействие, связанное с перелетом, позволило ей на некоторое время перевести дух и разобраться в собственных чувствах. В результате умело подготовленная по ее наводке засада на отца возле кафе «Лагуна» несколько часов назад окончилась полным провалом. Даже раненный в ногу, Гринвуд сумел стряхнуть с хвоста ее «двойника» и Муни. Отец упрямо следовал к своей цели, с поражающим упорством, с фантастической удачливостью, каждый раз, выходя из передряг сухим из воды. Словно ему незримо помогал кто-то еще.
Дурное предчувствие начинало сильнее тревожить девушку. Игра становилась все загадочнее и запутаннее. Именно это и заставило ее окончательно принять решение сесть в самолет, следующий в Даллас. Если она не может помешать отцу неотвратимо приближать собственную гибель, она хотя бы попрощается с ним в самом конце. И теперь, как оказалось, только один человек был способен ей помочь. Единственный, на кого она могла полностью положиться.