Что бы ни находилось подо мной, на дне ада.
А теперь я задаюсь вопросом, не назвал ли английский дом умалишенных Бедламом человек, обладавший от рождения экстрасенсорными способностями и совершивший в состоянии сверхчувствительности путешествие в это место.
«Моровое поветрие». Эти слова пришли мне на ум, когда мы достигли дна кратера.
В воздухе звучали самые ужасные звуки, которые только может издать человек.
Вопли и завывания. Выкрикиваемые проклятия. Все разновидности безумного смеха. Рычание и шипение. Звериный рык. Невообразимые стоны агонии. Пронзительные крики боли. Дикий рев и жалобные стенания. Визг, мычание, завывания, шумные протесты и ропот. Нестройная разноголосица бесчисленных душ, агонизирующих в муках умопомешательства.
Ко мне низко наклонился Альберт и прокричал мне в ухо:
— Держись за меня!
Повторять ему не пришлось. Я вцепился в его руку, как дитя, запуганное всякими возможными и невозможными ужасами, и мы пошли по дну кратера, пробираясь между распростертыми повсюду фигурами. Некоторые из них судорожно двигались, другие конвульсивно подергивались, третьи ползали, буквально как змеи, а иные были неподвижны, как трупы.
И все они были похожи на мертвецов.
То, что я смог различить при слабом свете, который мы излучали, вызвало леденящий ужас в моей душе.
Над землей с разбросанными по ней камнями висело облако испарений, которое нас удушило бы, если бы снова — в который по счету раз? — мы не настроили наши организмы, чтобы его побороть.
Под испарениями виднелись фигуры. Висевшая грязными клочьями одежда, в прорехах которой показывалась серая или фиолетовая плоть. Горящие на безжизненных лицах глаза неотрывно глядели на нас.
И тут я услышал какое-то гудение.
Люди сидели на валунах, наклонив друг к другу головы, словно о чем-то сговариваясь. Другие с визгом и смехом совокуплялись на земле и скалах. Третьи дрались, душили и избивали друг друга камнями, мучили друг друга. Все это сопровождалось криками, рычанием и проклятьями. Дно кратера заполняло множество ползающих, извивающихся, дергающихся, шатающихся и сталкивающихся, судорожно движущихся существ.
А я все слышал странное гудение.
Теперь, когда зрение приспособилось к дымному сумраку, я различил стаи обезьяноподобных существ, бродивших тесными группами, переговаривающихся гортанными голосами, с желанием совершить — я мог лишь догадываться — какое-нибудь грубое насилие, какое-нибудь зло.
А гудение продолжалось — непрекращающееся жужжание из источника, который невозможно было обнаружить.
Теперь я заметил, что на местности, которую мы пересекали, разбросаны лужи с темной, грязной жидкостью; не осмелюсь назвать ее водой. Из этих луж поднималось отвратительное зловоние, хуже которого я не встречал. Я с ужасом заметил там движение, как будто несчастные скрылись под поверхностью и не могли выбраться.
А гудение все продолжалось, становясь громче и громче, выделяясь из какофонии человеческих и нечеловеческих голосов.
Вдруг на меня налетел неистовый вихрь злобных мыслей!
«Мы не можем читать чужие мысли», — вспомнил я. Но почувствовал, как меня одолевают дикие видения. Я мог лишь предположить, что подобные мысли при их концентрации настолько сокрушительны, что для поглощения их вибраций телепатия не нужна. Что такие мысли, по сути дела, являются скорее волнами физического потрясения, нежели совокупностью нематериальных идей.
Ощутив обжигающее и тошнотворное воздействие этой волны, я огляделся и увидел ярдах в десяти от нас группу людей, освещенную зловещим оранжевым свечением. У некоторых на лицах были гнусные ухмылки, лица других выражали дикую ненависть. Это волна их мыслей…
Внезапно я закричал от неожиданности своего открытия, но мой крик потонул в сумасшедшем гуле.
Гудение, которое я слышал, издавали мухи.
Миллионы мух.
Каждого из этих людей покрывали слипшиеся движущиеся комки мух. Их лица шевелились от мух, которые сидели в углах глаз, черной массой вползали во рты и выползали оттуда.
В памяти всплыло жуткое видение. Морда Кит изранена колючей проволокой, на которой держится сплошной комок мух, словно кусок ожившего угля.
Те, что внизу, раздувшись, жадно сосут ее кровь. Эти твари не пошевелились, даже когда я замахал на них руками, крича от отвращения.
Но это ничто по сравнению с тошнотворным ужасом, испытанным мною в тот момент. Вцепившись в руку Альберта, я закрыл глаза, не в силах видеть это зрелище.
От этого стало еще хуже.
В тот же миг, как я закрыл глаза, в моем сознании начали проноситься другие видения. Бледные призраки, пожирающие разлагающуюся плоть. Ухмыляющиеся вампиры, упивающиеся потоками темной крови, исторгаемой из глоток визжащих детей. Мужчины и женщины…
Вздрогнув, я открыл глаза. Несмотря на всю мерзость творящегося тут, я предпочел видеть окружавшие меня картины, нежели те, что предстали перед моим мысленным взором.
— Противься их мыслям! — закричал Альберт. — Не позволяй им себя ослабить!
Я взглянул на него с бессловесным ужасом. Он уже догадался?
Я пытался сопротивляться. Роберт, как я старался! Пытался избежать зловещих картин и звуков, постоянно насылаемых на меня этими людьми, а также запахов, вкуса и ощущений этого места. «Энн здесь быть не может», — говорил я себе.
Я не собирался позволить себе в это поверить.
И вдруг, словно существовала какая-то связь с моей мыслью об Энн, мое сознание начало заполняться безграничным отчаянием и болью.
Могу лишь сказать, что в моей жизни не было ничего подобного. Ибо материальный мозг не способен одновременно манипулировать множеством мыслей, в то время как духовное сознание может впитывать многочисленные впечатления. Даже мой рассудок, находившийся в тот момент в состоянии упадка, должен был обладать этим свойством.
Эти впечатления были подобны брызгам кислоты, выжигающим мой рассудок. За существование в моем сознании боролись полная безнадежность и скорбь. Подо мной, подобно бездонной пропасти, разверзлась глубокая меланхолия. «Энн здесь нет». Эта мысль стала моим единственным утешением.
Только не среди этих.
Я вскрикнул от ужаса, когда к нам, пошатываясь, подошел мужчина, одетый в остатки, скорее всего, тоги, почерневшие лохмотья которой свисали с его тела. Его конечности были совсем бесплотными, почти как у скелета. Протянутые к нам руки напоминали когтистые лапы хищной птицы, а ногти — черные когти. Искаженное уродливое лицо едва ли можно было назвать таковым. Маленькие красные глазки сверкали, в омерзительном раззявленном рту виднелись зубы, напоминающие желтые клыки.
Почти все его лицо разложилось, из-под гниющей плоти проглядывали серые кости. Когда он схватил меня за руку, я закричал от ужаса, и от его прикосновения во мне поднялась волна сильной тошноты.