Шпарит он на велосипеде, чувствуя волны жаркого воздуха, оставляя в стороне Берег утопленников, где катаются серферы. Мчится вперед, пока в легких не начинается резь, и тогда сворачивает в парк на углу Западной Мейн-стрит и Лонгбоут, где достает сигареты и спички, которые спер у Лэдди. Терзает его не развод. Развод он вполне пережил бы. Он хотел остаться с отцом, но кто же его спрашивал? Родители сами поспорили-поспорили и приняли решение, а он вынужден теперь жить с матерью, с которой в жизни не ладил. Никогда он не забирался к ней на колени и не держал за руку. Он знает, что он трудный ребенок, это ему уже говорили. Он еще не умел ходить, когда выбрасывал одеяльце из детской кроватки, колотил по прутьям, а однажды так укусил приходящую няньку, что у той на руке остались следы. Мать может хотеть чего угодно, но сам он хочет лишь одного — вернуться туда, где от жары не покрываешься красными волдырями, где в ресторанах нет ни кукурузных лепешек, ни салата «аллигатор», зато кое у кого есть отец.
Кейт пристраивает велосипед к бедру и прикуривает, сигарету он держит горящим концом в кулак, как парни из старших классов, хотя она обжигает ладонь. В Верити ничего не происходит. Это установленный факт. Тут можно и помереть от скуки — сейчас вот остановится сердце, и он упадет на гравиевую дорожку и помрет, а к тому времени, когда его начнут искать, он и посинеет. Пока мать хватится и заявит в полицию, он, может, даже окоченеть успеет. Но сердце не остановилось, и Кейт, прислонив велосипед к металлической урне, раскинулся на деревянной скамье и стал пускать дым колечками. Колечки предательски зависали в воздухе — белые, неподвижные. До конца занятий оставалось еще минут пятнадцать, но в дальнем углу дорожки несколько старшеклассников, удравших с урока, уже бросали фрисби [3] . Кейт смекнул, что глупо сидеть в одиночестве. Старшеклассники ловили диск, хлопали друг друга по спине и так увлеклись, что не заметили притаившуюся за деревьями на стоянке патрульную машину. Невольно заинтересовавшись, Кейт вытянул шею и увидел на боку машины надпись «К-9». В кондоминиуме, где они жили, не разрешалось держать собак. Если бы комендант увидел у жильца хоть морскую свинку, то пришлось бы съезжать. Жильцы перед тем, как въехать в квартиру, подписывали договор, где соглашались на ряд условий, а дальше на трех страницах шел перечень. Например, принимать душ перед тем, как прыгнуть в бассейн, или до тринадцати лет вообще не пользоваться бассейном без присмотра взрослых. Если бы Кейту разрешили завести собаку, то это была бы именно такая — крупная немецкая овчарка, которая сидит не шелохнувшись в машине и неотступно следит за мальчишками. Посмотрел бы он тогда, что бы сказал комендант! Попробовал бы командовать человеком, который ведет на поводке такого зверя.
Полицейский вышел из машины, и Кейт сменил лежачее положение на сидячее. Накануне его отстранили от занятий, так что формально он не обязан присутствовать на уроке. Но он ничего не сказал об этом матери, поэтому чувствует себя виноватым. Он следит глазами за полицейским, отмечая большой шрам на лбу и черные, отросшие до самого воротника волосы. Вид у копа такой, что заберет в участок и церемониться не будет. Плюс собака, от которой не сбежишь, если полицейский ее выпустит. В нью-йоркском районе Грейт-Нек, где Кейт вырос, нет таких полицейских. Нет пикапов с оружейными стойками, нет дохлых черепах на дорогах. Кейт смотрит, как полицейский идет к мальчишкам, но те, заметив его, кидаются врассыпную в кусты, бросив свой летающий диск. Полицейский подбирает его, потом возвращается к машине и выпускает собаку. Та крутится возле его ног и толкает хозяина, пока тот не бросает диск в воздух. Пес тогда взлетает вверх, будто черная молния, и попугаи с красными венчиками с перепуганными воплями срываются с пальм. Пользуясь птичьим переполохом, Кейт хватает велосипед, прыгает в седло и мчится оттуда к Западной Мейн-стрит. От сигарет его уже тошнит, да и вообще хватит с него неприятностей. Это уже становится опасно. Коп вполне мог оглянуться и заметить его, а от такой собаки не удерешь и на велосипеде. Кто забывает об осторожности, тот в конце концов попадается. Во Флориде, если ехать в разгар жаркого дня так быстро, то кажется, будто летишь. Вместо того чтобы ехать домой, Кейт сворачивает к «Бургер-Кингу», куда ему запрещено ходить. Там он вытаскивает из кармана деньги, которые стащил накануне из шкафчика у одноклассника. Деньги все на месте, до последнего цента, но Кейту вдруг становится страшно. Рано или поздно он попадется.
Проезжая в своей патрульной машине мимо «Бургер-Кинга», Джулиан Кэш наклоняется над рулем. Через зеркальное окно кафе ему видно сбежавшего из парка сорванца, который уплетает за обе щеки бургер и жареную картошку. Джулиан хорошо знает таких героев, которые делают вид, будто ничего не боятся, мечтая в глубине души, чтобы кто-нибудь им доказал обратное. Сам Джулиан уж точно ничего не боится, но «Бургер-Кинг» старается обходить стороной. Ему без разницы, кто что болтает, он и сам знает всю правду о том, что связывает его с лавандовым деревом рядом с парковкой. В это дерево он впилился, возвращаясь домой ночью в день своего рождения двадцать лет назад, когда ему исполнилось семнадцать лет, и шрам на лбу не дает ему об этом забыть. И вся правда заключается в том, что ему легче один на один усмирить обдолбанного до психоза наркомана, чем притормозить возле «Бургер-Кинга».
Двадцать лет назад на этом месте не было никакого «Бургер-Кинга», а стояла шеренга лавандовых деревьев. По вечерам Джулиан приезжал сюда с Джейни Басс, потом отвозил ее домой и смотрел, как она карабкается к себе в комнату по водосточной трубе. В те времена на островках вокруг Верити — островки там крохотные, полмили в поперечнике — водились лисы и щитомордники [4] . Постепенно городок вырос, и на месте болот появились бензоколонка и продуктовый супермаркет, а между островами пролегли дороги, соединившие их с федеральной трассой. Нет там больше коралловых змей на мангровых ветках, зато в супермаркете продаются «Ю-Эс-Эй тудэй», «Нью-Йорк таймс» и «Верити сан гералд», а в закусочной Чака и Карла подают круассаны и кофе, заваренный для аромата с цветками гикори. Через две недели после того дня рождения Джулиана задержали первый раз, когда он остановился возле закусочной и подумал, что его точно поймают. При нем был охотничий нож, спрятанный в левом ботинке, и сто пятьдесят долларов четвертаками, которые кому угодно показались бы подозрительными, даже если бы по всей Западной Мейн-стрит не стояли разбитые парковочные счетчики. Месяц был, разумеется, май, температура уже неделю не опускалась ниже тридцати семи, и к началу июня у Джулиана было уже пять приводов, хотя официальных обвинений ему не предъявили ни разу. В те времена вся полиция Верити состояла из двух человек, а у одного из них жена была до замужества Кэш, но ни он, ни другие родственники после того несчастного случая не общались с Джулианом.
Его отослали подальше, в Таллахасси, в исправительную школу для мальчиков, где он и увлекся собаками. Там жил бладхаунд по кличке Биг Бой, весом в сто двадцать фунтов, в чьи обязанности входило искать мальчишек, которые были то ли настолько храбрыми, то ли настолько глупыми, что перелезали через колючую проволоку и пускались в бега. Биг Бой был вонючий, в ушах водились клещи, но внешность мало что значила для Джулиана. Его родная мать, увидев его в первый раз, упала в обморок, а потом в тот же вечер сбежала. Ребенком он был так безобразен, что даже древесные лягушки, которых он сажал на ладонь, цепенели от страха. Так что блохи и красные глаза Биг Боя его нимало не волновали. Он стал воровать из столовой мясо, а когда выключали свет, прокрадывался к собачьему вольеру. Довольно быстро он понял, что, если посмотреть собаке прямо в глаза и как следует сосредоточиться, можно заставить ее подойти и лечь возле ног без единого слова. К концу того года, когда Джулиан заканчивал школу, директор избавился от Биг Боя. Каждый раз, когда псу совали под нос потные рубашки сбежавших мальчишек, он невозмутимо отправлялся по следу и неизменно приводил к Джулиану Кэшу.