Интересно, вдруг подумал я, имеет это отношение ко вчерашнему эпизоду на концерте? Если я снова выйду на сцену — повторится это «состояние улёта» или нет? И если нет, куда направится, чем станет сила, заставлявшая звучать мою гитару? На минуту мне стало не по себе.
На бешеной коде, во время гитарного соло —
Взлететь…
Разобьётся фонарь.
В тишине стадиона будет
Долго сирена реветь.
От укола едва ли он сможет
Когда-нибудь снова запеть,
Потому что звезда рок-н-ролла должна умереть…
Я не уверен, что музыка — моё призвание. И хотя эйфорию после выступления можно сравнить с тем давним ощущением от концерта «Чайфа», чего-то главного не хватало. Может быть, всё произошло чересчур сумбурно, а может, это чувство просто настигло меня слишком поздно. Ведь что ни говори, а тридцать пять — совсем не восемнадцать и даже не двадцать семь.
Наверное, неспроста поп-звёзд в просторечии именуют «идолами» и «кумирами». Ведь что такое идол, кумир в исходном значении слова? Некий образ, на который в процессе ритуала поклонения снисходит сверхъестественная сила. И в жизни этих людей наступает момент, когда эта «сила» оставляет их. Нередко за этим следует смерть, скоропостижная и такая же странная, как и их жизнь. Соратники Гитлера не могли понять, как он всего за полгода превратился из подтянутого аскета-вегетарианца в «полную развалину, пожирающую пирожные». Но и Сталин ненадолго пережил Гитлера. Осенью пятьдесят второго года страна с изумлением увидела в кинохронике своего вождя — измождённого старичка с погасшим взглядом.
Красавчик Элвис к сорока годам прекратил выступать, стал рыхлым толстяком, сидящим на таблетках. Моррисон тоже нажил себе целый комплекс болезней и безобразно растолстел. Умер он в Париже, но дух оставил его немного раньше — на последнем концерте в Новом Орлеане. «Все, кто был там в этот вечер, видели это, — вспоминали музыканты группы. — Он повис на микрофонной стойке, и из него просто вытекла жизненная сила». Джим повторил судьбу Элвиса: его тоже хоронили в закрытом гробу. Без Джима «Двери» закрылись, словно группа была единым организмом, где каждый участник играл роль жизненно важного органа, без которого его хозяин просто погибает. То же и «Лед Зеппелин»: многим памятно их выступление 13 июля 1985 года на шоу «Live Aid». Место за ударной установкой занял Фил Коллинз, барабанщик экстра-класса, но концерт стал пыткой для бывших «Цеппелинов». Пейдж расхаживал по сцене, пытаясь играть на совершенно расстроенной гитаре, а Плант, вцепившись в микрофон, не пел, а скорее простуженно хрипел. Всё это напоминало пародию на великую группу.
Не исключено, что Мэнсон чувствовал приближение этого момента и предпочёл кончине тюрьму. Быть может, он испугался и решил подставить другого (вернее, других). Ведь каким-то чудом самый известный маньяк-убийца Америки и его соратники избежали смерти, угодив в тот короткий период, когда смертная казнь в штате Калифорния была отменена. Всё же, наверное, любовь его адептов возымела результат — сила у него была. На суде Мэнсон держался нагло, именовал себя Иисусом-сатаной, произносил гневные речи и даже однажды остановил взглядом стенные часы. И всех поразило, как внезапно изменился Мэнсон, и вместо вдохновенного оратора с обликом ветхозаветного пророка перед публикой предстал тщедушный человечишка, пустая оболочка с потухшим взором. «Архангел» улетел, остался только «фюрер». Хотя Мэнсон и сейчас поёт песни и пишет стихи, оставаясь единственным в Америке известным певцом, чьи записи не изданы и передаются из рук в руки.
Как водится, через десятки лет история повторилась, но уже как фарс: в начале 90-х один американский музыкант избрал для себя странный андрогинный образ и нарёк его Мэрилином Мэнсоном, соединив имя топ-модели и фамилию серийного маньяка…
Сидеть надоело. Я встал с намерением размяться и вдруг почувствовал, что пол уходит у меня из-под ног.
Чёрт, кажется, на меня опять накатило!..
Мне стало трудно дышать, я схватился за горло. Сердце глухо бухало в груди, макушку и виски сдавило, будто в голову вросла дуга наушников. Мир стремительно терял краски. Пол под ногами стал как пластилиновый — ступни ощущали омерзительную мягкость и податливость. Я опустил глаза, увидел далеко внизу свои ноги и поспешно отвёл взгляд — так сильно закружилась голова: мне показалось, что росту во мне добрых пять метров. Стало страшно. Вслед за цветом исчезли звуки, а затем и запахи. Охваченный ужасом, я хотел закричать, позвать на помощь, но язык опять онемел, как тогда в кинотеатре. Я балансировал руками, задушенно повторял: «Что это… господи, что это?!» — и беспомощно вертел головой. Странное дело! — на меня никто не обращал внимания, ни дежурный за стеклом, ни сотрудники, время от времени проходившие мимо. Фигуры людей были как из дымчатого стекла. Внутри у них я различал движение каких-то странных искорок, их приглушённый свет, казалось, с огромным трудом просачивается наружу.
Это был какой-то кошмар, одна большая непреходящая галлюцинация. В страхе я закрыл глаза, сосчитал до десяти, но ничего не изменилось, наоборот: ноги за это время погрузились в бетон по самые икры — пол подо мной уже откровенно проседал, был вязким, тягучим, как гудрон. Проваливаясь по щиколотку, буквально руками вытаскивая ноги, я добрался до двери и ухватился за решётку и дёрнулся — пальцы пронзила боль, будто прутья были раскалёнными. От резкого движения я потерял равновесие и повалился на спину, на пол. Вязкая поверхность приняла меня в свои объятия, руки сразу погрузились в пол по локоть. Я закричал, вернее, захрипел и забился, как муха на липучке. Движения мои сделались замедленными, вялыми. Ещё немного — и я быстро-быстро начал погружаться. Я тонул, как в киселе. Грудь сдавило, но давление достигло некоей критической величины и прекратилось. Двигаться я больше не мог, дышал рывками и неглубоко. Ощущения были ужасающие, кажется, я даже обмочился. Последнее, что я запомнил, были мои кроссовки возле лавки с торчащими из них скомканными носками и рассыпавшиеся по клетке смятые листки газетных ксерокопий.
Потом я отрубился.
* * *
Очнулся я во мраке. Даже нет — в кромешной тьме, про которую говорят «хоть глаз выколи». Пахло плесенью и канализацией. Воздух сырой и спёртый, но это, по крайней мере, воздух, а не земля и не бетон: вокруг меня было пустое пространство. Через миг я осознал, что могу двигаться, суетливо зашарил руками и вскоре наткнулся на стену кирпичной кладки. С другой стороны оказалась такая же. Вот так. Только решишь, что избавился от одного кошмара, — сразу попадаешь в другой…
Я попытался прежде всего успокоиться. Давай-ка размышлять. Допустим, я не сплю и всё происходит наяву. Я в самом деле куда-то провалился. Утонул в полу, как в болоте, и оказался в этом месте. Бр-р, мерзость какая… Ладно, как мне удалось — подумаю над этим завтра, а сейчас неплохо бы выяснить, что это за место. Что у нас может находиться под милицией? Подвал? Тир? Бытовка? Тюремные камеры? Впрочем, последнее вряд ли, а то прямо замок какой-то получается средневековый, а не ментовка. Слишком готично для реальной жизни. Эх, жаль, что я не курящий, сейчас бы подсветил зажигалкой…