Мышление и восприятие человека изначально ограничено. Я не говорю, что эти границы нельзя раздвинуть. Наш мир материален, но что такое материя? Как нам известно из классиков: «Материя — это объективная реальность, данная нам в ощущениях». Другой вопрос, что мы способны ощущать. Возможно, мир не таков, каким мы его себе представляем. Но всё неясное, чужое, всё, что не укладывается в рамки и понятия, наш мозг преобразует, наделяет символами, знаками и привычным обликом. Наверняка эта река и этот луг только «отражения», проекции того, что есть на самом деле. Тогда теряют смысл и имена, и названия.
Встань у реки. Смотри, как течёт река:
Её не поймать ни в сеть, ни рукой.
Она безымянна, ведь имя есть лишь у её берегов.
Забудь своё имя и стань рекой!
Что, если за этим «холстом Буратино» с нарисованным очагом, то бишь рекой, и скрывается настоящая сцена? И мой спутник Голос — не более чем суфлёр? Если так, подумал я, то мне ещё работать и работать над собой, как говорится, расти и расти…
Я подумаю над этим позже, решил я. Когда выберусь.
— Голос, — позвал я.
— Что? — тотчас откликнулся тот.
— Не хочешь показаться?
— Я не могу.
— Почему?
— Видишь ли, так получилось, что я забыл своё имя.
— Забыл имя? И что, такая малость даёт тебе право на невидимость?
— Этого уже слишком много. Я не могу вернуться. Если честно, мне просто сказали, чтоб я был твоим проводником и разъяснил… ну, что к чему, в общем. Слушай, ты по-прежнему хочешь вернуть Сороку?
— Да, я говорил уже. Чего ты спрашиваешь-то всё время?
Голос замялся.
— Слушай, давай заключим сделку.
— Сделку? — хмыкнул я. — Тоже мне, змей-искусатель. Ну давай. Только учти: меня сейчас мало чем можно соблазнить.
— Я скажу тебе, как можно уйти отсюда.
— Можешь не стараться, я и так уйду. И парня вытащу. Танука выведет.
— Может, и вытащишь, но только из реки. Обратно тебе с ним не выйти. Эту реку нельзя перейти. И не качай права: ничего у тебя не получится. Это как пропуск на двоих: двое пришли, двое ушли. Если вытащишь этого парня, кто-то должен остаться вместо него — либо ты, либо она.
Я не ответил, моё внимание было поглощено другим: как раз в этот момент некое светлое пятно возникло выше по течению и двигалось к нам. Я уже догадывался, что это.
— Так, — сказал я, — Голос, мне некогда. Говори быстрей. Что за сделка, что требуется от меня?
— Я хочу уйти, — признался Голос. Вся его весёлость испарилась без следа, он был пугающе серьёзен, даже чуть дрожал. — Вырваться отсюда. Всё равно в какую сторону.
— Ну так иди. При чём тут я-то?
— Издеваешься? Я не помню имени! Но мне кажется, что если я сумею вспомнить, то найду дорогу. Знаешь, какая это пытка — не знать! Я кое-что припоминаю, да. Но это всё не то. Я знаю, например, что был знаком с тобой, вспоминаю книги, которые я читал, город, где я жил… разных людей. Но лица расплываются. Иногда я сам не знаю, о чём говорю, будто я к чему-то подключён. Я, пока был жив, не знал такого, точно не знал, я это чувствую. В меня как будто вкалывают знания или вводят программу — об этом, о том… А потом я продолжаю забывать. Противно.
Он умолк. Я посмотрел на Тануку и поскрёб небритый подбородок.
— Знаешь, — сказал я, — а мне кажется, я могу угадать твоё имя.
— А не врёшь?
— Нет, правда. Сколько у меня попыток?
— Одна, — помедлив, ответил Голос.
— Замётано, — торопливо сказал я. — Так как отсюда можно выйти?
— Надо перейти реку.
— Всего-то?
— Да, но это сделать очень сложно. Если честно, я не представляю как. И есть один секрет.
— И какой же?
Я не видел собеседника, но в этот момент у меня возникло чувство, будто Голос наклонился и, если можно так о нём сказать, заговорил вполголоса.
— Главное — не оглядываться! — заговорщическим тоном сообщил он.
Я фыркнул:
— Тоже мне, секрет… Ещё Орфей об этом знал.
— Орфей-то знал. А ты вот и не вспомнил бы.
Я промолчал. Действительно, я совсем об этом не подумал.
А с другой стороны, надо ли?
Пока мы говорили, тело подплыло совсем близко — тёмный плащ, раскинутые руки, светлые волосы.
Игнат.
Я скинул кроссовки и запрыгал, стаскивая носки.
— Танука, готовься! — скомандовал я. — Внимание!
— Не входи в воду! — предупредил меня Голос.
Чёрт, я совсем об этом забыл! Я закусил губу, посмотрел вправо, влево. Других подходов к воде поблизости не было. Как же я его достану? Течение быстрое, ещё минута — и Сорока проплывёт мимо меня. Может, ниже по течению есть отмель? Нет, это палка о двух концах, можно не успеть… Каждая секунда промедления уносила парня навсегда. Надо срочно что-то придумать, что-то предпринять!
И тут меня осенило.
— Танука, апорт! — скомандовал я. — Апорт! Тащи его сюда!
Я крикнул это и хотел хлопнуть её по спине, но ладонь ушла в пустоту: подгонять никого было не нужно. Собака уже всё сама поняла, с шумом и плеском бросилась в воду и стала выгребать на стрежень. Я стал торопливо стравливать цепь, чтобы она, не дай бог, где-нибудь не застряла. Один метр… два… три… Сколько ещё? Что, если длины не хватит?
Два чёрных тела медленно сближались. Сердце моё бешено колотилось. Я с опаской глянул на воду. Придётся, видно, ноги замочить, хоть Голос этого и не рекомендовал. Что будет, если я туда войду? Что сделает со мной эта река?
Тем временем моя подопечная добралась до Игната и ухватила его за ворот.
Есть!
…Я чуть не сдох, пока вываживал эту парочку: весили они порядочно, да и течение сопротивлялось. Тянуть было очень тяжело. Цепь вибрировала, выскакивала из воды, хлопала, с неё летели брызги. Я осторожничал, боялся ненароком задушить собаку. Впрочем, у собак артерии и вены глубоко, спасибо эволюции.
— Давай, давай, девочка… давай… тащи его сюда…
Сверкая глазами, шумно фыркая и запрокидывая к небу бешеный оскал, она буксировала парня к берегу против течения, загребала изо всех сил. Вода вокруг неё бурлила чёрными воронками и исходила пеной. Что за силища! — с оттенком восхищения подумал я. Умрёт, а челюстей не разожмёт! Разве ж можно сейчас признать в ней ту худосочную девчонку? Только б цепь не лопнула… и воротник не оторвался бы… и сам парнишка из плаща не выскочил…
Как бы то ни было, в итоге мы одолели этот поток. Собака почувствовала дно, дело пошло быстрее, наконец я протянул руку и из последних сил вытащил Сороку на берег. Танука выбралась сама, оскальзываясь на крутом откосе, попыталась отряхнуться — и повалилась на бок, на траву. Там и осталась лежать. С неё текло, бока вздымались и опадали, язык вывалился. Я потрепал её по голове. Танука вяло шевельнулась, приоткрыла глаз и лизнула мне пальцы.