— Ты сам этого хотел, — выговорил Марат. — Ты — убийца. Если бы ты мог убить меня, ты бы даже сейчас не задумался бы ни на секунду…
Слова звучали неубедительно. Тонущий ушел в трясину до подбородка. Марат подошел, наклонился, обреченно пытаясь помочь. Пальцы наткнулись на подстриженную траву и ухоженную землю газона. Вода заливала открытые немигающие глаза, поднялось несколько медленных пузырей, свежая невинная зелень сомкнулась, скрыв все.
— Я не хотел так! — крикнул Марат.
Спотыкаясь, он добрался к ближнему самострелу. Подстреленный крестоносец был еще жив, запрокинутое лицо исходило потом, скребущие пальцы скользили сквозь неподвижную траву. Он был совсем молодым мальчишка шестнадцати или семнадцати лет с нетронутой бритвой щеками и пухлыми детскими губами. И можно было сколько угодно оправдывать себя, твердить, что это законченный негодяй и убийца, отводить глаза на алебарду, с лезвия которой еще не стерта чужая кровь, все равно, на земле лежал мальчик, которому нестерпимо больно и страшно умирать здесь одному.
Марат сел на землю и сухо без слез заплакал.
День Кристиан провел на углище. На дальнем конце Буреломья возле не застывающей даже зимой трясины Бастином была отрыта землянка, обустроены кучи для пережигания угля и поставлен навес с горном, наковальней и прочим потребным инструментом. Здесь Бастин исполнял тонкую секретную работу, которую не желал подставлять под чужие глаза. Может быть, одна Рада, повсюду шнырявшая в поисках тайных трав, знала, куда и зачем пропадает временами ее свояк. Но потому и было ей открыто многое, что урода умела молчать.
Теперь же Бастин привел сюда Кристиана и просил помощи. Отец, хоть и проворчал, что, мол, сенокос в разгаре, но, поверив Бастину, Кристиана отпустил и даже лошадь дал, отвезти надранное при постройке землянки корье. А на косьбу отправился с Савелом, решив, что землянка уже под крышей, а без печи летом не замерзнешь.
За день Кристиан освоил несложный труд углежога, приготовил две больших бутыли скипидару, а дегтю выгнал столько, что его хватило бы на все телеги графства и еще на долю гулящих девок осталось бы. Но Бастин твердил одно: «Мало». У него, оказывается, и старый запас был, но добрую половину его они сожгли, испытывая огнеметную машину. Когда впервые огненный змей вырвался из трубы, поджигая кусты и пятная черными ожогами камни, Кристиану едва достало сил не бросить все и не побежать прочь, куда угодно, лишь бы подальше от этого. Прежде он и представить не мог такого ужаса. Но Бастин и чернобородый оставались недовольны и долго спорили, размахивая руками и рисуя — один на куске бересты, другой в карманной книжице.
Кристиан изломался за день, как прежде не приходилось даже в самую пору страды. Разворошив последнюю кучу и слив остро пахнущую кубовую воду отстаиваться в глиняную с дыркой в боку корчагу, Кристиан уже не мог дойти к землянке и повалился в вытоптанную грязную траву. Он слышал, как стучит молотком Бастин, мастерящий засадные самострелы, и удивился, откуда у того берутся силы, и как он исхитряется поспевать везде. А когда открыл глаза, то увидел Гелию. Она сидела на корточках рядом с ним и осторожно проводила пальцами ему по волосам.
— Ангела… — прошептал Кристиан.
Он поднял руку — и опустил, не осмеливаясь приблизить к девушке вымазанные углем и дегтем пальцы. Только теперь он понял, отчего с таким страшным надрывом работал весь день. Он старался убить тоску тела, не желающего мириться с холодным словом «никогда». Но усталость даже не притупила отчаяния. Как хотелось бы, изо всех сил зажмурившись, спрятаться лицом в коленях любимой или хотя бы ощутить на волосах прикосновение тонких пальцев… Трудно любить с открытыми глазами.
Быстро темнело, они уже едва различали друг друга, но продолжали сидеть рядом, шепча каждый свое, но об одном.
А утром вновь началась работа. Бастин с чернобородым отправились ставить самострелы, а Кристиан, которому Бастин не доверил работать одному, пошел топтать глину для сыромятных кирпичей. Зима не за горами, и тогда в землянке тепла не надышишь.
Вылепить он успел всего с десяток кирпичин. Неожиданно вернулся Бастин. Коротко взглянул на сбежавшихся, сказал буднично и тихо:
— Хутор горит.
Началась суматоха. Савеловы мальчишки погнали скот поглубже в заросли, привязывать, чтобы не разбежался. Томас вынес из землянки четыре алебарды, которые, не послушав старшего брата, все же сохранил. Одну из алебард тут же ухватила Рада, и никто не осмелился возразить. Бастин осмотрел трофейный арбалет, взвел его, одобрительно помянув свейских оружейников. Огнеметная машина еще прежде была установлена среди камней. Горючего при ней было на полминуты боя, а это значит, можно выжечь весь склон и часть гати, докуда достанет огненная струя.
Полчаса прошло в томительном молчании. Внизу было неподвижно и тихо.
— Может и не придут? — выговорил наконец Савел. Что им в болото соваться без толку?
— Прий-йдут… — протянул в ответ Бастин. — Тропу мы натоптали слепой не заблудится.
И действительно, вдалеке на гати показались движущиеся фигуры.
— Это же наши! — воскликнул Томас, вглядевшись. — Петеровы бабы бегут!
Теперь и Кристиан различал идущих: Ханну, так и не бросившую какие-то узлы, Катерину с Ксюшой на руках, Еву, к которой прижалась Моника. Лидия тащила Матюшку, а все остальные дети, даже Стефан, бежали сами. Не было лишь мужиков и Марты — очевидно старуха отстала, не выдержав гонки.
А следом, опаздывая совсем немного и неуклонно приближаясь, двигалась шеренга фигур в когда-то белых, но перемазанных тиной плащах.
— Крестоносцы! — ахнул Бастин и скомандовал Кристиану: — Качай!
Кристиан нажал было на мех, подающий в машину горючее, но остановился.
— Там наши! — крикнул он.
— Качай, говорю! — рявкнул Бастин. — Своих не пожгу, может успеют пробежать. Эх, бородач куда-то делся, он бы этих задержал!
Кристиан навалился скользкими наскипидаренными руками на мех. Бастин сунул в тлеющий костерок штырь с намотанной ветошью, приготовленной на тот случай, если откажет запальный кремень.
Беглецам оставалось до острова едва ли сотня шагов. Сотня шагов по цепкому, не пускающему вперед болоту. Топи здесь не было, гать кончилась, женщины рассыпались, каждая бежала сама по себе, прыгая с кочки на кочку, оступаясь и проваливаясь.
Солдаты, завывая и улюлюкая, словно загонщики на охоте, настигали жертв. Кристиан, до хруста сжав зубы, терзал туго надутый мех, словно это могло придать силы бегущим. Все — и жертвы, и преследователи уже были в зоне огня, но Бастин не мог палить, пока внизу был жив хоть кто-то из своих, он лишь стонал сквозь зубы, плавно ведя раструбом огнемета.
И в это время в доме, дико и празднично стоявшем посреди разоренной поляны, распахнулась дверь, и на ступени вышла Гелия. Должно быть, она не понимала, что творится здесь, и стояла, вцепившись в перила и медленно переводя отрешенно-отсутствующий взгляд. — Ангела, уйди! — закричал Кристиан. — Не смотри, пожалуйста, тебе не надо это видеть!