— Кто же тогда? — с угрозой спросил крестьянин.
— Сейчас покажу, — трактирщик встал и вышел, прикрыв дверь.
— Голод насылается господом в наказание за наши грехи, особенно за несоблюдение постов, — вполголоса сказал монах.
— Нам и в сытые годы не больно скоромничать приходилось, — проговорил Пети.
Вернулся хозяин. Он уселся и положил на стол перед собой большую, грубого чекана медаль.
— Вот, — хрипло сказал он. — Тут все разъяснено, самому неграмотному понятно. На этой стороне написано «дороговизна». Сам я читать не могу, но мне прочитал один верный человек. Вот нарисован скупщик, он уносит мешок с зерном, а на мешке сидит дьявол. На другой стороне написано «дешевизна». Скупщика повесили, вот он висит на дереве, и мешок остался у нас. А черт все равно сидит на мешке. Очень понятно — во всем виноваты скупщики. Если бы ты, Пети, не возил хлеб на рынок, то сейчас не умирал бы с голоду.
— Ве-ерно!.. — протянул Пети. Ведь сколько я этого хлеба перевозил в город, а теперь хоть бы горстку назад вернуть! Ну, мы до них еще доберемся!
— Великий грех в людях злобу будить, — нравоучительно пропел монашек. — Спаситель сказал: «Не судите, да не судимы будете».
— Больший грех хлебом торговать, — веско возразил трактирщик. — Христос торгующих из храма выгнал.
— Странно слышать такое от того, кто сам торгует снедью.
— Я хлеб не скупаю! — заревел трактирщик. — Я голодных кормлю и бездомных обогреваю! Насильно не зову, без денег не даю, но и рубашку последнюю не снимаю!
трактирщик грохнул по столу кулаком и выбежал вон. Через минуту он ввалился с бочонком на плече.
— Нате!.. — прохрипел он. — все равно скиснет: некому вино пить! Да не пугайтесь вы, деньги возьму только за тепло и желуди…
— Вот истинно христианский поступок! — быстро проговорил монах, придвигая ближе к бочонку опустевшие кружки.
В дверях мелькнуло испуганное женское лицо.
— Сильвен! — послышался умоляющий голос.
— Молчать! — рявкнул трактирщик и запустил в дверь медалью.
Остальное Рено запомнил плохо. Красная струя била из бочонка, кровавые пятна как встарь растекались по выскобленному дереву стола. Винный дух ударял в нос, несытная сладость желудей не могла утишить его. Огромный Пети плясал, распахнув куртку, а хозяин швырялся желудями в дверь всякий раз, как там показывалась его жена.
На какое-то время Рено вовсе забыл самого себя. И вдруг неожиданно увидел, что стоит на коленях перед монахом, ухватив его за край рясы, и твердит:
— Как же за такую малую вину столь невыносимое наказание? — а монах, силясь отпихнуть его ногой, кричит:
— За четверо меньшее сера и огонь излиты на Содом и Гоморру!
Ему удалось вырвать полу из рук Рено, он, громко икнув, сполз под стул, и оттуда послышался слабеющий голос:
— Прийди, малютка, вечерком!..
Рено метнулся к выходу, выбежал на улицу. Он бежал по качающейся ускользающей из-под ног дороге. Ему казалось, что сзади приближается нутряная икота монаха, и гнусавый голос выводит:
— Истинно говорю, Содому и Гоморре в день страшного суда будет легче, чем всем вам!
— Не верю! Бог милосерд! — закричал Рено, оборачиваясь.
Сзади никого не было. Уже темнело, на небо набежали тоскливые размазанные тучи. Начал накрапывать дождик. Дороги под ногами тоже не было, в угарной спешке он сбился с пути и забрел в лес.
Рено пошел наугад, время от времени захватывая горстью мокрую ивовую ветку и вытирая ею пылающее лицо.
* * *
Домик стоял в глубине леса, приземистые буки скребли ветками ставни, ежевика плотно обступала тропинку. Дом казался брошенным — ни шума, ни дымка, но в сердечко на одной из ставень пробивался тоненький лучик света.
Рено постучал. В доме послышалась тихая возня, что-то звякнуло острым стальным напевом, потом хриплый мужской голос спросил:
— Кто там?
— Прохожий, — сказал Рено, — пустите переночевать.
— Я лесник его величества, — предупредил голос.
— Я сам был лесником, — ответил Рено, — и не хочу дурного.
— Я открою дверь, — донеслось из дома, — и если вы грабители, то войдите и посмотрите, есть ли тут что грабить. В доме ни тряпки, ни корки, король забыл, что у него есть слуга по имени Гийом.
Послышались удары, хозяин выбивал клинья, запиравшие дверь. Дверь распахнулась, на пороге появилась фигура во рваном охотничьем кафтане и ночном колпаке.
— Заходите! — воскликнул хозяин. — Заходите все, сколько вас там есть! Заходите и берите все, что найдете! Забирайте четыре стены и меня заодно! Можете утащить в преисподнюю!
— Я один, — испуганно сказал Рено.
— Надо же? — удивился хозяин. — Этак он еще и за ночлег заплатит. Заходи, что на дожде стоять.
Рено вошел. Ему было страшно оставаться в одном доме с сумасшедшим, но бежать по тропинке между двумя рядами колючих кустов, подставив спину под этот взгляд и сталь, звеневшую за дверью, было страшнее. Кроме того, в доме горел огонь.
Лесник запер дверь, глухие удары по дереву заставляли Рено вздрагивать.
— Вот, — сказал хозяин, появляясь в комнате, — в этом углу мох и сено, в том — сено и мох. Ложись, где нравится.
Сам он сел на чурбан посреди комнаты. Из-под обтрепанных краев кафтана торчали голые ноги, покрытые рыжим волосом.
— Штаны продал, — сообщил хозяин, — а кафтан никто не берет. Боятся. Поймают бродягу в одежде королевского лесничего — повесят, не спросивши как зовут.
— С чего у тебя такая бедность? — не выдержал Рено. — Королевские угодья, лесник…
Хозяин захохотал. Он смеялся долго, со всхлипом, потом закашлялся.
— Лесник!.. — прохрипел он. — Лес-то бедный! Красного зверя нет, а где нет красного зверя, там держат в черном теле. И раньше платили кое-как, а теперь и вовсе забыли. Но я им — тоже! Гляди, бревнами топлю! И вообще!.. Входи в лес, кто хочет! Руби! Трави! Стреляй! Я сам цельный день в лесу. И ничего… Ни одного дрозда не осталось. Пичужек жру.
— Ох, плохо! — выдохнул Рено.
— Плохо, — согласился лесник.
Он поник, стал вроде бы ниже ростом и словно обвис на своем чурбачке.
— Спать ложись, — сказал он тихо, сполз с чурбачка и улегся на куче сена в углу.
Рено помолился перед деревянным распятием, приколоченным к стене, лег в другом углу и тоже уснул.
Среди ночи Рено неожиданно проснулся. В доме стояла непроглядная, густая, бархатная темень. Не было видно абсолютно ничего, хотя Рено до боли широко раскрывал глаза, стараясь высмотреть, что его разбудило. Потом он понял. Это был шепот. Неподалеку от Рено что-то бормотал прерывистый голос. Рено недвижно лежал, боясь зашуршать соломой, и слушал.